Валерий Хайрюзов - Точка возврата

От пилорамы, высверливая тишину, долетал до него тонкий режущий звук, время от времени он брал непосильную высокую ноту, штопором ввинчивался в сухое осеннее небо и вдруг, будто обессилев, замолкал, и Бакшееву начинало казаться, что и сердце его держится на ниточке и с каждой секундой она становится все тоньше и тоньше: возьми пила на полтона выше — оно оборвется и полетит вниз — к реке, к притихшему осеннему лесу. Посидев немного, он потихоньку начал спускаться вниз к дому.

В конце сентября, когда с тихим шорохом посыпал с деревьев лист, когда по вечерам с маленьких озер для первых пробных полетов стали подниматься дикие утки, Бакшеев уехал в город.

Вот уже несколько дней Ершов ходил сам не свой. В последнем полете случилась у него неприятность. В Хатанге при сдаче груза у него обнаружили недостачу около восьмидесяти килограммов лимонов. Был составлен акт. Ротов, узнав об акте, приказал высчитать у Ершова из зарплаты стоимость недостающих лимонов; мало того, дело передали в товарищеский суд.

— Деньги — пустяк, заработаешь, — поймав Ершова в коридоре, шептал Падуков. — А вот если будет суд, то не видать тебе командирского кресла как своих ушей. Беги к Бакшееву. Только он может помочь. Ротов, говорят, его недавно обратно приглашал работать. Так что, если Михалыч за тебя попросит, дело могут прекратить.

К Бакшееву Ершов не то что вошел — влетел.

— Таня, Михалыч приехал?! — крикнул он.

— Что случилось? — встревоженно спросила Таня. — Папа вчера приехал. А после обеда ушел к Самокрутову. Ребята планер на луг к Ушаковке унесли, а он пошел за машиной. Хочет сегодня его опробовать.

— Ну, тогда все нормально, — Ершов облегченно вздохнул.

— Ты подожди, — быстро проговорила Таня, — я сейчас переоденусь.

Минут через пять они вышли на улицу и пошли к гаражам. Неподвижно, будто к чему-то прислушиваясь, стояли вдоль дороги высокие тополя, уже наполовину голые; освещенные солнцем макушки уперлись в полусонное осеннее небо. Тополя были видны издали, именно по ним Ершов с воздуха отыскивал дом Бакшеева. Отсюда, с земли, все выглядело по-иному: дорога уже, деревья выше и узкий, огороженный крышами домов клин неба вокруг показался далеким и отчужденным.

«Если бы не Бакшеев, если бы не Таня, возможно, я бы давно все бросил и уехал отсюда домой», — подумал он. В последнее время ему часто казалось, что он родился и жил для того, чтобы попасть именно сюда, на эту улицу, чтобы в этот теплый вечер идти с Таней и разыскивать ее отца, непонятно почему вдруг ставшего для него самым близким человеком.

В гаражах Бакшеева не оказалось, зато в дальнем углу под машиной лежал Самокрутов и точно из подворотни следил за подходившим Ершовым. Рядом с ним лежали ключи, гайки — бывший бортмеханик занимался ремонтом.

— На лугу Иван, — сказал он, высунув наружу голову. — Собрал всю шпану, пошел шею себе ломать. — Самокрутов осуждающе посмотрел на Таню, но, видно, этого ему показалось мало, и он едко добавил: — Ты бы хоть на него повлияла. Чего людей смешите?

— Пойдем отсюда, — Таня снизу вверх глянула на Ершова и, не попрощавшись с Самокрутовым, пошла к выходу. — Он ведь действительно может разбиться. Уж я-то его знаю, чего захочет — не остановишь. Я думала: ну, соберет планер, отведет душу да и забудет. Куда там!

Впереди на лугу возле Ушаковки затарахтела машина, и тотчас они увидели, как по желтой, выгоревшей за лето поляне понеслась серая, похожая на огромного уродливого гуся птица. Вот она скакнула вверх, упала, снова скакнула и снова опустилась, и когда уже казалось, что она так и не оторвется от земли, взмыла, кособоко пошла вверх, потянула за собой тонкий тросик. Набрав посильную для него высоту, планер замер, точно раздумывая, что же ему делать дальше, и вдруг клюнул носом и стал валиться на крыло.

— Ой, что он делает! — громко крикнула Таня. — Что он делает?!

И с этим криком она бросилась по проулку вниз к реке, туда, куда падал планер.

Все обошлось. Когда прибежали на луг, то увидели Бакшеева целым и невредимым. А вот планер пострадал изрядно.

— Центровку рассчитал неправильно, — словно оправдываясь, говорил дома Бакшеев Ершову. Был он возбужден, глаза блестели, чувствовалось, что он рад: вопреки всему, он все же вновь поднялся в небо. — Понимаешь, Вася, рулей не хватило. Был бы мотор, я бы газа добавил и за счет тяги и обдувки восстановил бы управляемость. И сердце ничего, не подвело! — Бакшеев постучал себя по груди.