Валерий Хайрюзов - Точка возврата

— Кто? — коротко спросил я.

— Девочка, — так же коротко ответила сопровождающая.

Теперь-то я точно знал, чье лицо я вспомнил, увидев Саяну. Она напомнила мне Жалму. «Имею честь представиться — Георгий Храмцов, второй пилот того самого санитарного „кукурузника“, на котором вы появились на свет. Я помогал принимать роды». Фраза, которую я заготовил, осталась невостребованной, Селезневой в комнате не оказалось, там уже мирно обсуждался план издания нового номера журнала, в котором обещал участвовать депутат. Катя показывала фотографии, Котов предлагал выпустить номер за счет компании «Востокзолото» с портретом генерального директора Аркадия Шнелле и очерком о нем. По словам Котова, он был с ним в приятельских отношениях.

— Когда я был деканом факультета, он работал у меня преподавателем и бегал за водкой, — рассказывал Котов. — Но, скажу вам, парень он башковитый и продвинутый. Строительный бизнес, маркетинг, золотодобыча — вот те направления, которыми он занимается. Сегодня он работает со знаменитым в наших краях старателем Михаилом Торбеевым. Он в хороших отношениях с Чубайсом и Вексельбергом. Вокруг Байкала по Иркуту в Китай будут прокладывать нефтяную трубу. Бабки там будут приличные. Кстати, в свое время Торбееву, говорят, Высоцкий посвятил одну из своих песен. А тот, в свою очередь, для Марины Влади подарил Высоцкому сорок соболей.

— Соболя нам не нужно. У нас своих хватает, — засмеялась Глазкова. — Нам надо издать очередной номер журнала. Но подлаживаться мы ни под кого не будем, тем более под олигархов.

— Зачем подлаживаться, когда можно договориться! — воскликнул Котов. — Я поговорю, думаю, он мне не откажет. Но и его интерес должен присутствовать. Давайте расскажем об истории золотодобычи в Сибири, о людях, которые в наше непростое время двигают отечественную сырьевую промышленность и не дают Западу заглотать нас с потрохами. Вот как этот пирог.

Котов показал пальцем на стол, где еще оставался кусочек пирога, который Селезнева принесла с собой.

— Это я оставила Храмцову, — глянув на меня, сказала Глазкова. — Признаюсь, мне это стоило больших усилий.

— А где же хозяйка пирога? — поинтересовался я.

— Ее дети заждались. У Яны два мальчика.

Мигом заставленная столами комната показалась мне пустой, и разговоры о выпуске журнала, в котором я не буду участвовать, — пустыми; я уже знал — так бывает.

— Кстати, я забыла тебе сказать: Яна — археолог.

— Та, с которой ты меня хотела познакомить. Мы с ней там наверху немного поговорили, — сказал я и улыбнулся, для меня слова, «там наверху», имели иной смысл. Сделав небольшую паузу, я попросил Глазкову:

— Катя, ты не могла бы дать мне ее телефон?

— Конечно, — кивнула Глазкова.

Позвонил я Селезневой только в начале лета. Потоцкой подвернулась срочная работа, она была вынуждена уехать в Польшу, за ней последовала другая. Да и мне, честно говоря, было не до археологии. Чтобы прошлая жизнь не напоминала о себе каждый день, я сдал квартиру и переехал в другой район Москвы.

В середине июня вновь напомнила о себе Потоцкая. Она сообщила, что сценарную заявку утвердили, и теперь нужен полноценный литературный сценарий. И тогда я вновь вспомнил о Селезневой. Я позвонил ей и, сославшись на Глазкову, сказал о своем намерении написать сценарий, попутно сообщил, что есть интересное предложение о съемках документального фильма. Подумав немного, Селезнева согласилась встретиться.

Мы долго договаривались о встрече, уточняли станцию метро, какой вагон и выход, вверху или в вестибюле и все равно оказались в разных местах. Пока встретились, пришлось сделать несколько звонков, в подземной Москве заблудиться было проще, чем в тайге. И я даже усомнился, москвичка ли она. Встретились мы на переходе, там, где начинается Тверская улица. На ней был длинный до пят, в коричневую клетку сарафан, из-под которого при ходьбе выглядывали желтые и островерхие, как у монголов, сандалии. Открыто было только ее нездешнее лицо, и даже прямые волосы казались продолжением брони. Они были гладко зачесаны и прихвачены на затылке красной заколкой.

— Сайн байна! День добрый! — сначала по-бурятски, а затем по-русски поприветствовал я ее.

— Сайн байна! — по-бурятски ответила она. Нет, нос у нее был европейским, я бы сказал, красивый нос, но крыжовникового цвета глаза были с восточным разрезом, которые отметил глазастый депутат. Я тут же про себя подумал, что в ее возрасте надо не скрывать себя, а, наоборот, показывать. А тут в летний жаркий день закуталась как в бронежилет. Мне захотелось по этому поводу пошутить, но, вновь вспомнив знакомого депутата и то, как Саяна поставила его на место, уже на лету прикусил язык. Через несколько минут мы были в Александровском саду — по моему понятию, это единственное в столице место, где все — величественные древние стены, державные металлические решетки, подстриженный газон, цветочные клумбы, ровные асфальтные дорожки — соответствовало моему летнему настроению и нашему предстоящему разговору о Чингисхане и древних захоронениях. Для такого случая я надел белую рубашку, которую сам постирал и погладил утром. Стояла жара, и все скамейки в саду были оккупированы праздно болтающимися по Москве людьми.