Ясунари Кавабата - Избранное - Тысячекрылый журавль. Снежная страна. Новеллы. Рассказы. Эссе

— Что это ты разглядываешь?..

— Она ночевать, что ли, осталась?

— Кто?.. А-а… Чудак, думаешь, легко каждый день таскать такую тяжесть? Иногда инструменты по нескольку дней здесь остаются, а гейши ночуют дома.

Комако рассмеялась и, тяжело задышав, прикрыла глаза. Пошатнулась, наступила на подол кимоно, прислонилась к Симамуре.

— Проводи меня домой.

— А зачем тебе идти домой?

— Нет, нет, надо идти. После банкета все отправились продолжать веселье в тесной компании, одна я отказалась. Не хочу с местными… Хорошо еще, что у меня было второе приглашение здесь же, в гостинице. Но если подруги зайдут за мной домой по пути в купальню, а меня не окажется, это уж будет слишком.

Комако была пьяна, но твердо шла по крутому склону.

— Ты что, девчонку-то до слез довел?

— Между прочим, она действительно производит впечатление немножко ненормальной.

— А тебе доставляет удовольствие всех с этой точки зрения рассматривать?

— Да это же ты ей сказала, что она сойдет с ума! Она и заплакала, вспомнив об этом, от обиды, наверно.

— А, тогда другое дело.

— Но знаешь, минут через десять она вовсю распевала в купальне. Голос такой красивый…

— Это у нее привычка — петь в купальне.

— Совершенно серьезно просила меня о тебе заботиться.

— Вот дурочка-то! Но ты мог бы и не распространяться сейчас об этом.

— Не распространяться? Я-то что… А вот ты, как только о ней зайдет речь, злиться начинаешь, не знаю уж почему.

— Ты что, хочешь эту девчонку?

— Ну вот видишь, сразу начинаешь говорить ерунду.

— Я не шучу. Смотрю на нее, и кажется мне, что в будущем станет она для меня тяжким бременем. Не знаю почему, но так мне кажется. Тебе бы тоже, наверно, казалось, если бы ты любил ее и наблюдал за ней. — Комако, положив руки Симамуре на плечи, повисла на нем и вдруг резко покачала головой. — Нет, нет! Может быть, она все-таки не сойдет с ума, если попадет в руки такому, как ты. Может, ты избавишь меня от моего груза?

— Да будет тебе!

— Небось ты думаешь, что я напилась и несу вздор? А я серьезно. Мне бы знать, что девчонка рядом с тобой и ты ее любишь… Я бы тогда со спокойной душой пустилась в разгул, и мне было бы хорошо, словно в мертвой тишине…

— Но послушай!..

— Да ну тебя!..

Комако бросилась от него бежать. С разгону стукнулась о ставни на галерее какого-то дома. Но оказалось, что это и есть ее дом.

— Закрыли, думали, не придешь.

Навалившись всем телом, Комако открыла совершенно иссохшую, скрипучую дверь и шепнула:

— Зайдем ко мне!

— В такой час!

— Да спят же все!

Но Симамура колебался.

— Ну, не хочешь, тогда давай я тебя провожу.

— Хорошо…

— Впрочем, нет… Ты ведь еще не видел мою новую комнату.

Они вошли через черный ход, и Симамура сразу увидел всех обитателей дома, разметавшихся во сне. В тускло-желтом свете на матрацах из той же грубой бумажной материи, что и горные хакама, старых, выцветших, спали — каждый в своей позе — хозяин, хозяйка и человек пять-шесть детей. Старшей дочери на вид было лет семнадцать-восемнадцать. От всего здесь веяло бедностью, могучей по силе своей безотрадности.

Теплое дыхание спящих, казалось, отбрасывало Симамуру назад, и он непроизвольно сделал шаг к двери, но Комако уже с треском ее захлопнула и, без всякого стеснения топая по дощатому полу, направилась к себе. Симамура прокрался за ней, чуть ли не наступая на изголовье постелей. Сердце у него екнуло от предстоящего сомнительного удовольствия.

— Подожди тут, я свет наверху зажгу.

— Да не надо…

Симамура стал подниматься по совершенно темной лестнице. Оглянулся. Внизу, в глубине, где-то за безмятежно спящими людьми, виднелось помещение лавки.

На втором этаже было четыре комнаты с истертыми, как и во всех крестьянских домах, татами, устилавшими пол.

— Видишь, здесь очень даже просторно, я ведь одна, — сказала Комако.

Но загроможденные всякой рухлядью комнаты с раздвинутыми между ними закопченными седзи, узенькой постелью и висевшим на гвоздике вечерним кимоно производили впечатление логова сказочной лисы-колдуньи.

Усевшись на свою постель аккуратно, чтобы не измять, Комако предложила Симамуре единственный дзабутон [39] Дзабутон — подушка для сидения (по-японски, на полу) .

— Ой, какая я красная! — сказала она, посмотревшись в зеркало. — Неужели я была такая пьяная?

Потом, пошарив на комоде, обернулась к Симамуре:

— Смотри, вот мои дневники.

— Как их много!