Франсуаза Саган - Шелковые глаза (сборник)

Линда села, зажав меж колен руки с сумочкой. Вид у нее был подавленный.

– Вместо твоего чая, – возразила она, – я лучше бы выпила чего-нибудь покрепче. Эта последняя партия в гольф меня доконала…

Тогда Миллисент вернулась в кухню, избегая смотреть на те две чашки, схватила несколько кубиков льда, бутылку бренди и вернулась со всем этим к Линде. Они сели друг напротив друга в гостиной, в этой великолепной гостиной с мебелью из бамбука и узорчатого джерси, которую Дэвид привез неведомо откуда. Комната вновь приобрела если не человеческий, то, по крайней мере, буржуазный, английский облик, и через застекленную дверь было видно, как ветер гнет вязы, тот самый ветер, который вынудил их час назад покинуть поле для гольфа.

– Дэвид в Ливерпуле, – заявила Миллисент и вдруг осознала, что говорит не допускающим никаких возражений тоном, словно бедная Линда была способна ей перечить.

– Ну да, – поддакнула Линда предупредительно, – знаю, ты мне говорила.

Тут они вместе посмотрели в окно, потом на свою обувь, потом в глаза друг другу.

Что-то начинало пересиливать в душе Миллисент. Что-то вроде волка, лиса, в общем, какого-то дикого зверя, который причинял ей боль. И эта боль все усиливалась. Она отхлебнула большой глоток бренди, чтобы успокоиться, и опять заглянула Линде в глаза. «Ладно, – сказала она себе, – во всяком случае, если это то, что я думаю, если это то, что подумал бы или мог бы подумать любой логичный человек, это во всяком случае не Линда. Мы вместе провели выходные, и она напугана не меньше меня, даже, как это ни странно, больше меня». Поскольку в голове Миллисент мысль о Дэвиде, приводящем женщину в их дом, будь тут дети или нет, мысль о Дэвиде, приводящем сюда эту женщину и предлагающем ей ее домашний халат, оставалась совершенно невероятной. Дэвид не смотрел на других женщин. Впрочем, Дэвид вообще ни на кого не смотрел. И это «ни на кого» вдруг зазвенело в ней, словно гонг. Это правда, он ни на кого не смотрел. Даже на нее. Дэвид уродился красивым и слепым.

Конечно, после десяти лет было вполне естественно, почти более чем прилично, что их физические отношения практически свелись к нулю. Конечно, было естественно, что по истечении всего этого времени не так уж много осталось от того страстного, пылкого и такого беспокойного молодого человека, которого она знала, но все же было почти странно, что этот красивый муж, этот столь обаятельный слепец…

– Миллисент, – спросила Линда, – что ты обо всем этом думаешь?

Она сделала рукой круговой жест, чтобы подчеркнуть окружающий их беспорядок.

– А что я, по-твоему, должна думать? – сказала Миллисент. – Или миссис Бриггс, прислуга, не приходила в понедельник прибрать дом, или же Дэвид провел здесь выходные с какой-то потаскухой.

И она рассмеялась. В сущности, она даже испытала облегчение. Проблема четко определена, все просто. Вполне можно посмеяться с доброй подругой над тем, что ей изменили и что это внезапно открылось из-за слишком сильного ветра, помешавшего игре в гольф.

– Но, – сказала Линда (и тоже засмеялась), – но что ты хочешь сказать, с какой потаскухой? Дэвид все свое время проводит с тобой, твоими детьми и вашими друзьями. Не очень представляю себе, как бы он мог выкроить время на настоящую потаскуху.

– О! – воскликнула Миллисент, засмеявшись еще пуще – и она действительно почувствовала облегчение, сама не зная почему, – может, это Памела, или Эстер, или Джейн… Поди знай.

– Не думаю, чтобы какая-нибудь из них ему нравилась, – возразила Линда почти грустно и сделала движение, чтобы встать, которое почти испугало Миллисент.

– Ну полно тебе, Линда, – сказала она, – даже если мы по уши в адюльтере, ты прекрасно знаешь, что драму мы из этого не сделаем. Мы с Дэвидом уже десять лет как женаты. У каждого из нас было несколько случаев… но на этом драма и заканчивалась…

– Знаю, – отозвалась Линда, – все это не слишком важно. Знаю, но предпочла бы уйти. Хотела бы вернуться в Лондон.

– Ты ведь не слишком любишь Дэвида, верно?

На секунду в глазах Линды мелькнуло ошеломление, тотчас же сменившееся чем-то вроде теплоты, нежности.

– Да нет же, я очень люблю Дэвида. Я с ним познакомилась в пять лет, он был лучшим другом моего брата, в Итоне.

И после этой глупой, незначительной фразы пристально посмотрела на Миллисент, словно изрекла что-то крайне важное.

– Ладно, – сказала Миллисент, – тогда не понимаю, почему ты не хочешь простить Дэвиду то, что я сама готова ему простить. В доме и впрямь беспорядок, но я предпочитаю остаться здесь, а не возвращаться в эту адскую пробку до самого Лондона.