– Знаешь уже?
– Что, простите?
– Не знаешь? Тогда слушай: вчера Михаил Сергеевич хвалил твое «ЧП…» на Политбюро. Сказал: побольше бы нам таких. Понял? Только не зазнавайся!
– Ну что вы! – Я замотал головой, изображая послушное смущение, которое так нравится начальству.
– Ладно, ладно, скромник! – Он глянул на меня с внимательной усмешкой раскройщика судеб.
Потом не раз я встречал в жизни этот примерочный взгляд начальства, выбирающего очередного кандидата на выдвижение. Меня двинули в 1986-м, избрав сразу секретарем Московской писательской организации и СП РСФСР, а также членом правления СП СССР Теперь, когда литературное сообщество превратилось в нечто среднее между профсоюзом бомжей и клубом вольных графоманов, понять степень моего возвышения трудновато. Чтобы люди, забывшие или по молодости лет не знающие номенклатурных раскладов, поняли, о чем речь, могу дать подсказку. Представьте: вы сразу стали членом совета директоров Газпрома, Роснефти и Сбербанка. Одновременно! Так понятнее? Остается добавить: в те далекие годы известный писатель занимал в кремлевской табели о рангах очень высокое положение. А как же! Маркс, Энгельс, Ленин, Сталин, Брежнев – все писали книги. Ныне это место в прейскуранте начальственного благоволения отдано медальным спортсменам, энергичным инвалидам-колясочникам и ночным мотоциклистам, прикрепившим к рогатому рулю наш триколор.
Когда перед съездом писателей СССР обсуждали новый состав высшего органа – секретариата, мудрый Георгий Мокеевич Марков, увидав в списке и мою фамилию, спросил: «Вы что, совсем хотите парню жизнь испортить?» И меня гуманно понизили – переместили в правление, а то бы я впервые в истории стал трижды секретарем. Но и без того мой вертикальный взлет вызвал сдержанное негодование коллег и даже эпиграммы:
Гляжу с тоской на Полякова Юру:
Писуч, активен, на лицо хорош.
Вошел он, словно лом, в литературу.
Куда еще ты, комсомолец, прешь!
Неведомый зоил обыграл известные стихи Михаила Светлова про «комсомол шестидесятых лет»:
И скажет космос: «Кончилось пространство!
Куда еще ты, комсомолец, прешь!»
Центонная стихотворная сатира была и тогда в моде, просто никому не приходило в голову делать из этого профессию, как Быков. Обиду и раздражение коллег понять можно: многие за право войти в какое-нибудь занюханное правление без устали интриговали, суетились, выполняли соцзаказы и гнули партийную линию так, что в конце концов сломали. К примеру, прозаик и главный редактора журнала «Октябрь» Анатолий Ананьев, не найдя своей фамилии в списке будущих секретарей, упал в обморок и оставался без сознания, пока ему не шепнули, мол, вставай, дурашка, вписали тебя куда следует. А тут какого-то молокососа после первой же повестушки буквально опутали литературными лампасами с ног до головы. Обидно, да?
Тем временем в стране набирала силу перестройка. Мало кто понимал, что это такое. Просто помолодели лица вождей, в мае и ноябре восходивших на трибуну Мавзолея, хотя остальное пока было по-прежнему: кролики шли – бобры стояли. Но в журналах нет-нет да появлялись запрещенные прежде сочинения вроде «Котлована» и «Собачьего сердца» или статьи о недостатках социализма, одолев которые мы окажемся не в коммунизме, конечно, а в новом дивном мире, подозрительно напоминающем ароматно гниющий капитализм. Одним из первых на эту тему в статье «Авансы и долги» высказался бывший зять Хрущева экономист и писатель Николай Шмелев. Когда я с ним знакомился, на меня пахнуло дорогим вирджинским табаком: верный признак принадлежности к выездной элите. Люди стали раскованнее, говорливее, смелее. То, о чем раньше бурчали на кухнях, теперь можно было услышать в трамвае и даже на партийном собрании. А переимчивые эстрадники уже пели о «ветре перемен», не подозревая по своему невежеству, что, сея ветер, можно пожать бурю и даже цунами.
Воплощенным символом этих перемен был, конечно, генсек Горбачев. После своих предшественников, похожих на мумии, ожившие по важной государственной надобности, он выглядел почти юношей, говорил быстро, без бумажки, даже бормотал, улыбался и всюду таскал за собой жену Раису Максимовну, похожую на районную прокуроршу, одевшуюся для похода в облдрамтеатр. Ее народ невзлюбил сразу и до конца, хотя была она внешне обаятельна и мила в отличие, скажем, от жены Брежнева, похожей на местечковую грымзу. Кстати, к просачивавшейся информации об амурных похождениях Леонида Ильича коммунисты и беспартийные относились с пониманием.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу