Юрий Поляков - По ту сторону вдохновения (сборник)

– Пишет не тот, кто должен, а тот, кто может! – ответил я и забрал рукопись.

Тем временем в Театре Сатиры актеры «встали на ноги». Ширвиндт, увидев поставленные сцены, пришел в ужас и резко взял управление на себя. Замечу, забегая вперед: то же самое случилось, когда «Чемоданчик» ставили в Ростове-на-Дону. Приглашенный из Москвы бывший худрук театра имени Гоголя Сергей Яшин по прозвищу Теннесист (за его страстную любовь к Теннеси Уильямсу), не справился с материалом, и директор Александр Пудин, увидав сделанное, твердо сказал: «Эту беременность я прерываю!» Срочно вызвали Геннадия Шапошникова, отлично поставившего «Халам-бунду» в Иркутске, он-то и спас ситуацию. Спектакль вышел отличный и для провинции настолько острый, что ошарашенные зрители подходили ко мне в антракте и восклицали:

– Какая удача, что мы попали на первый спектакль!

– ?

– Ведь завтра его обязательно закроют.

Но вернемся в Театр Сатиры. Уже назначен был день премьеры. И вдруг на прогоне стало ясно: для «сатировского» прочтения «Чемоданчика» моя концовка не годится. Финал повисает в воздухе. Премьеру скрепя сердце, перенесли. Тогда Ширвиндт предложил использовать для финала песенку из знаменитого фильма Карена Шахназарова «Мы из джаза». Мне дали аутентичный текст куплетов, которые в картине исполняет Александр Панкратов-Черный, и я, промучившись ночь, нарифмовал прощальную песенку актеров:

И спектакль сразу сложился, заиграл. Сказать, что премьера прошла успешно – ничего не сказать. Зрители, совершенно отвыкшие в наше демократическое время от политической сатиры на сцене, сначала точно оцепенели от неожиданности, а потом эта настороженность вылилась в хохот, аплодисменты и овации. Особенный восторг вызвали Федор Добронравов, играющий капитана третьего ранга Стороженко, который похитил «кнопку». Полтора года «Чемоданчик» идет в Театре Сатиры на аншлагах, а в финале тысячный зал неизменно встает с криками «браво!». И народный артист, который после читки сравнил мою комедию с «поделками Михалкова», с удовольствием выходит на поклон. Это замечательно: на актеров, как и на детей, нельзя обижаться.

Поставлена моя эсхатологическая комедия и в других театрах, причем гораздо ближе к авторской редакции. Я давно привык к режиссерским сокращениям моих текстов и спорю, иду на конфликт лишь в тех случаях, когда купюры затрагивают сюжет и смысл пьесы. Не раз мне говорили: «Ты пишешь слишком густо, в твоей комедии столько сюжетных поворотов и реприз, что хватило бы на три пьесы…» Ну, во-первых, лучше пусть режиссеры прореживают, чем дописывают. А во-вторых, я не пишу густо, я-то беру пример с классиков, это «новая драматургия», рожденная гедонистической расслабухой, слишком разбавлена. Но когда глупая мода на словесную необязательность закончится, постановщики опять захотят многоуровневого сюжета, полифонии смыслов, концентрированной сценической речи, тогда, возможно, им и пригодятся «мои безделки».

И последнее, даже режиссеры, которые ставили «Чемоданчик» максимально близко к авторскому тексту, так и не решились вынести на сцену монолог дамы-президента, написанный тем же размером, что и знаменитая исповедь Бориса Годунова из знаменитой трагедии Пушкина. Этим монологом я и хочу закончить мои затянувшиеся заметки о драмах прозаика. А уж читателю решать, стоило или не стоило выносить его на сцену: