Альберт Егазаров - Чайка

Степан Демьянович осторожно поднялся. Шея не болела. Он незаметно оглянулся — нет ли сообщников у знахарки. Нет, никого в комнате не было. Ворожейка снова обернулась старухой и, едва заметно усмехаясь, стояла перед ним… Отслоившись от нее на безопасное расстояние, полковник в отставке Чубак произнес свое ответное слово:

«Я, гражданочка колдунья, вас не знаю, и какую-то там Лизу, холодную там или горячую тоже знать не желаю. Вы, бабусечка, видно, не в своем уме, раз фронтовика, полковника, задумали пугать всякой чертовщиной… Лечили бы лучше свои радикулиты с ревматизмами, а в провокаторов играть — это, я вам скажу, дело опасное.»

«Да ты, Степушка, не пяться, — перебила его речь знахарка, — и слов мне твоих не надо, запомни лучше: пятница, четыре шестнадцать. Я бы для наглядности и часики твои с красноармейской засадой показала, да не сберегла. Знатные были часики…»

«Часики, гражданочка, вы при себе оставьте, на понт меня не возьмешь, я сам кого хошь понтярой притараню, а понадобится, мы вас и к ответственности привлечем за шантаж и незаконную медицинскую практи… к-ку!» — в сдавленный крик переросла тирада Чубака и оборвалась тяжелой одышкой.

Степан Демьянович, боясь сделать малейшее движение шеей, как будто в позвонке у него снова зашевелился гвоздь, повернулся всем корпусом — посмотреть, где дверь, чтобы как можно скорее выбраться из этой ловушки.

«Нет уж, погоди», — сказала Чайка и одним прыжком настигла его у шкафа — Степан беспомощно прикрыл голову руками — Чайка же ничего плохого делать не собиралась, она только приложила ладонь к заросшему салом позвоночнику и прошептала заклинание, не для дела, а так, для эстрады: — «Хрящ, хрящ не боли, Степу в страх не заводи, ждет Степана пятница, мертвая соратница!»

Если бы Степа был ребенком, он непременно бы наложил в штаны. Но Степан Демьянович давно был взрослым, а по возрасту так даже и стариком, и процесс оправки складывался у него не настолько легко и безболезненно, как в беззаботное, пукающее годами, детство.

Степан Демьянович пукнул не годами — газами, басисто и пахуче поэтому, пукнул, оправился и пошел вниз по лестнице.

Внук, прийдя из школы, с восторгом начал рассказывать о новом учителе биологии. «Зверь мужик! — хлюпал он школярским восторгом. — Так про глисты загнуть, это, дед, знаешь!.. — Слышь, дед, глисты, они совсем не такие простые, как мы думаем. Как бы это сказать, ну они… в общем, удивительные создания. И не глисты они вовсе, а как их, гельминты по-правильному, названия, дед, вообще, атас, Пушкин! — трематоды, сосальщики, короче, цестоды, нематоды — те на червей похожи, только белые, — а подними… ну подними, это означает, что класс есть такой, нематоды… ну что, класс не слыхал что такое? — класс, а в классе — отряды, все как у людей, только с поэзией! — там и аскариды тебе, и власоглавы, и трихинеллы. Знаешь, они ведь не просто соки тянут, из животных, скажем, или человека, не просто, понимаешь, паразитируют, они же, гады, понимают, что кормильца нельзя обессиливать, и тоже, представь себе, работают, — ферменты выделяют, а ферменты, это у них вроде языка, вот они и убеждают, голодна ты коровка, работаешь мало, больше надо работать, а коровка, дед, слышишь? за чистую монету все, ну и давай жрать, чтоб, значит, удои в норме, ты ж знаешь, дед, если у коровы удои не в норме — ее сразу на мясо. А глист наш сидит, облизывается, да лавры жнет: кто, как не он, причина повышения производительности труда. Тут, — учитель говорит, — от глиста одно требуется, не жадничать — пережмешь с аппетитом, когда кормов нет, все, в худость коровка пойдет, а то и в загиб, если на мясо раньше не кокнут. Представляешь, а, дед? Если он про кишки такие байки знает, что дальше-то будет, а, дед? Ты чего молчишь, дед?..»

Степан Демьянович очнулся. Ни единого слова не пропустил он из сбивчивого рассказа внука. Кряхтя, подошел к нему и хорошо так, со всего размаху приютил в ладони стриженый его затылок.

«Ты что ж, погань, перед обедом байки про глистов рассказываешь. Бегом руки мыть!»

Степан Демьянович попытался представить себе, как пойдет он завтра на рыбалку, поймает леща, завялит его, потом с пивом… Вот бы шея…

Степан Демьянович позвонил снохе.

«Валюха, как там с анализами?»

«Говорят, все в порядке. У вас, Степан Демьянович, кровь, как у пороза, сто лет жить будете».

Чубак положил трубку. Улыбнулся, попробовал повращать шеей. Не болит. И чего это старуха Чайкиной прикидывалась? Та Лиза, говорят, погибла, охотясь за одним германским асом. Недаром, знать, эта ведьма сказывала, что Холодная Лиза прийдет. Бр-р… А может, фамилия такая, Холодная? И чего они с этой Чайкой прицепились к нему? Подумаешь, ну пошалил в молодости… А непроста, видать, старуха, вон как в молодицу обернулась. И шея… не болит… Ну шея шеей, а над смертью, надо думать, никакая знахарка не властна. И сноха говорит, сто лет… Пятница, ишь ты, четыре шестнадцать! О часах вот откуда знает? Надо бы расспросить Кривошеева, может ему что известно…