Алина Делисс - 86400 секунд счастья

– Ну так расскажите! – аж взвизгнула Курицына.

– Женя, если захотите еще поговорить, в следующий раз. Хорошо? – И, достав из сумки коробочку дорогих духов, которую купила для себя, Полина, поборов сожаление, положила перед журналисткой: – Это вам. Мой любимый аромат. А теперь я пойду. Вы не сердитесь, просто я правда очень устала.

И, расплатившись, она вышла из зала, оставив девушку одну.

Досадливо поморщившись, журналистка выключила диктофон и спрятала его в сумку. Затем распечатала духи, понюхала их и, причмокнув, надушила виски и запястья. Открыв чек-бук, она увидела, какие большие чаевые оставила певица официанту, и, не удержавшись, стыдливо стащила пару купюр.

Как бы поступила любая девушка, получившая ни за что ни про что толстую пачку долларов? Открыла бы счет в банке, поехала бы на курорт, начала бы кутить в лучших местах, обошла бы все магазины в округе, накупила платьев, туфель, украшений и косметики, обставила бы квартиру, пусть и съемную, новой мебелью. Но Лина была не любой девушкой, она была упрямой мечтательницей, которая шла к своей цели наперекор всему. И этой целью был мужчина, являвшийся к ней в мечтах и наяву как гром среди ясного неба. Он любил играть в рулетку, испытывая судьбу. Но для Лины вся жизнь была рулеткой. И она сделала ставку – поставив все на любовь.

Она не обольщалась, что красавец брюнет, властный обольститель, влюбится в девушку, приехавшую покорять Москву из молдавской деревни. Такому мужчине нужна была совсем другая женщина, но она готова была совершить все возможное и невозможное, чтобы стать ею.

Первое, что сделала Лина, – собрала нехитрые пожитки и переехала в новую квартиру, тесную, простенько обставленную, но зато в центре Москвы. Ее окна выходили на шумную улицу, и, открыв раму, она высовывалась по пояс, любуясь крышами домов и слушая шум большого города. Кого-то раздражал этот шум, сотканный из криков, рева машин, клаксонов, несущейся из ресторанов разноголосой музыки. А Лина его обожала. В нем ей слышался пульс города, в ритме которого она хотела жить.

На почте она отправила два денежных перевода, один – матери, второй – Ленке. Представив, как мать, получив деньги, тайком смахнет слезу, Лина и сама чуть не расплакалась. Наверняка она не удержится и похвастается соседям, показав квитанцию перевода, мол, вот ведь, непутевая моя устроилась в Москве. А женщины будут зло шептаться, сплетничать, гадая, чем Лина занимается в столице, где работает и сколько зарабатывает. Лина не обманывалась, зная наперед, что о ней будут ходить злые слухи. Есть женщины, о которых всегда сплетничают, независимо от того, живут они в борделе или монастыре, ведут себя распутно или чинно, носят короткую юбку или бесформенную хламиду. И Лина как раз была из таких женщин. Почесав лоб, она решила отправить матери еще и телеграмму: «Никого не слушай тчк У меня все хорошо тчк А будет еще лучше вскл знк».

Затем, взяв в клубе отпуск за свой счет, еще сама не зная, вернется ли туда, она отправилась на всевозможные курсы: макияжа, стиля, этикета, красивой походки и актерского мастерства. Она чувствовала себя героиней сентиментального романа, бедной девушкой, которая выходит замуж за короля и, чтобы соответствовать будущему мужу, учится быть королевой. Правда ее «король» уже и забыл о ее существовании, но Лина не вешала нос. Упрямства ей всегда было не занимать, а сейчас оно было нужно ей как никогда. В конце концов, в наше время королевами не рождаются – ими становятся.

На курсы этикета пришли и молодые девушки, как она, и взрослые, представительные мужчины, а инструктором была седая, высокая пожилая женщина, которую язык бы не повернулся назвать старухой, хотя ей было за семьдесят: у нее была прямая, горделивая осанка и приятное лицо, сохранившее былую красоту. Она рассказывала, как вести себя за столом, как входить в ресторан и как из него уходить, как правильно садиться за стол и правильно вставать, как подзывать официанта, о чем можно говорить в личной беседе и о чем – в деловой, чего не стоит делать и прочему, прочему, прочему. А на одном из занятий рассадила учеников за столами, стоящими напротив огромного зеркала, размером во всю стену, чтобы научить сервировке, объяснить предназначение бокалов и столовых приборов. Увидев перед собой кучу ножей и вилок, Лина даже испугалась, не зная, что с ними делать. Дома она ела ложкой, иногда вилкой, а то и руками, когда это было удобнее. И, глядя в зеркало, как неумело управляется с приборами, признавала, что выглядит жалко. Иногда ей казалось, что у нее ничего не выйдет. «Девушку можно вывезти из деревни, а деревню из девушки – никогда», – услышала она как-то злую шутку, и та засела в ее голове, словно заноза. Лина еще мучилась, путаясь в вилках, а инструктор курсов уже рассказывала о бокалах, для какого вина какой выбрать, как правильно его держать, как красиво приподнимать, и у девушки уже голова шла кругом. Она вспоминала свою чашку с отколотой ручкой, которую приходилось держать словно стакан: из нее она пила и воду, и молоко, и чай. И от этих воспоминаний ее сердце сжималось от жалости к самой себе. Все валилось из рук, все путалось, Лина все время брала не ту вилку, не тот бокал, забывала про салфетку, которую то и дело пыталась заткнуть за воротник, роняла еду, краснела, бледнела, утирала слезы, которые катились по щекам. «Знаменитая Мирей Матье приехала в Париж из глухой провинции, Коко Шанель родилась в маленьком городишке, долгое время работала в магазине и кабаре, а Эдит Пиаф в одиннадцать лет пела на улице, чтобы прокормить себя и сестру, – шепнула ей инструктор курсов, положив руку на плечо. – Неужели ты думаешь, что все великие женщины рождаются в богатых домах, с хорошими манерами, безупречным вкусом и с золотой ложкой в руке?» Приободренная ее словами, Лина воспрянула духом. «У тебя все получится!» – подмигнула она самой себе.