Анатолий Курчаткин - Поезд

Проводник между тем, сидя на стуле в центре кольца охраны, продолжал исполнение возложенных на него обязанностей. Он снова задавал жирафу вопросы, а потом просил еву подтвердить его ответ или же опровергнуть. Он спрашивал жирафа о том его посещении купе вместе с американцем, когда там не оказалось мужчины. Жираф отвечал со старательной, скрупулезной детальностью. Как вошли. Кого увидели. Что говорили. Что делали.

Наконец, проводник удовлетворился его допросом. Или удовлетворился начальник поезда, дав проводнику некий сигнал из-за своей баррикады. Проводник поправил узел форменного галстука под замечательно отутюженным воротничком форменной рубашки, пробежался пальцами по пуговицам форменного пиджака – все ли застегнуты. Пуговицы были застегнуты все до единой. Форменный пиджак сидел на нем так влито, будто проводник прямо и родился в том.

– Н-ну! – произнес он, обращаясь теперь исключительно к еве. – И почему же вы с мужем не сообщили куда следует, что в поезде безбилетные?

– Я не знаю, я не думала… – пролепетала ева.

– Что вы не думали? Почему не думали?

– Ну, они потолкались… исчезли – и все…

– А вы разве не помните инструктажа при посадке? Вы были обязаны доложить о безбилетных независимо ни от чего.

– Да, я была обязана, – повинно согласилась с проводником ева.

– И почему же не доложили?

– Я забыла, – сказала ева.

Проводник позволил себе усмешку. Вернее, не смог удержаться от нее.

– Вы понимаете, что вы говорите? Отдаете себе отчет?

– Нет, – тупо ответила ева.

Одна из рук, державших мужчину, снова стиснула предплечье с такой силой, что от боли мужчине опять задернуло глаза слезами.

– Перекись твою марганца! – жарким шепотом выдохнул над ухом адам.

– Вы обсуждали с мужем вопрос, докладывать или нет? – спросил проводник еву.

– Нет! – эхом отозвалась ева.

– Получается, он был с вами заодно?

– То есть? – переспросила она.

– Ну, чтоб не сообщать.

– В каком смысле? – вновь переспросила ева.

– Перестаньте дурочку из себя разыгрывать! – прикрикнул на нее проводник. – Отвечайте: вы с мужем сговорились ничего не сообщать, так?

– Так, – подтвердила ева. – Сговорились. То есть нет! – тут же вскричала она. – Не сговаривались! Не сговаривались, но не сообщили. Не знаю почему.

Проводник выбросил перед собой запрещающим жестом руку:

– Не надо! Не оправдывайтесь! Вы признались! Признание сделано.

Рука адама, сжимавшая предплечье мужчины с силой чугунных тисков, разжалась. Мгновение – и мужчина увидел его уже стремительно двигающимся к центру вагона, к кольцу охраны, в центре которого были трое: проводник на стуле и жираф с евой.

– Хватит! – кричал адам. – Довольно! Прекратите пытку! Она беременна, видите же!

Он не попал внутрь кольца – как, видимо, намеревался. Он даже не сумел приблизиться к тому: на нем гроздью повисли его товарищи, в таком же камуфляже, как он, мигом завернули ему за спину руки и пригнули к полу – так же, как тогда, при последнем посещении этого же вагона их начальник мужчину. Только тогда мужчина ведать не ведал, что жаркая масса, скрутившая его, – это их начальник.

Товарищи адама пригибали его к полу, он бился в их руках – и не мог вырваться, бился – и все бессмысленно, и тогда он завопил:

– Да я их, этих, я их так уделал! Я их! Этого особенно, америкашку! Я приемами каратэ! Они еле живы остались! Еле ноги унесли! Они на карачках уползли! Что о них докладывать было – я их взашей!..

– Заткните ему хайло, – донесся до мужчины тяжелый медлительный голос с другого конца вагона.

Адаму заткнули хайло первым же ударом. Те же его товарищи, что держали; без раздумий – тотчас, как было приказано. Но к первому удару незамедлительно был добавлен второй, ко второму – третий, четвертый, пятый… и когда мужчине в тесную прогалину между камуфляжным мельтешением открылось лицо адама, оно все было кусок сочащегося кровью парного мяса. Из щели рта у этого куска мяса вылетали и с легким веселым щелком падали на пол зубы.

Ева издала звук, похожий на икание, ее качнуло, она проделала в воздухе путь стекающей вниз синусоиды – и рухнула на пол в обмороке.

– Ссадить, – коротко произнес тяжелый медлительный голос из-за ощерившейся ножками столов и стульев баррикады.

Товарищи адама прекратили свое танцующее кружение вокруг него, подхватили его под мышки и споро поволокли к двери. Один борзо заскочил вперед, распахнул ее, впустив в вагон обвальный грохот колес, и держал створку, пока двое других с повисшим у них на руках адамом не протиснулись в тамбур. Потом он закрыл дверь. Грохот колес тотчас сделался глухо-далек.