Анатолий Курчаткин - Поезд

– Да, за что? – спросила женщина.

– За Колумба. За то, что ему не сиделось на месте и он открыл Америку. Колумб, он ведь испанец?

– Бродяга он безродный, – сказал мужчина, не позволявший себе до этого встревать в разговор женщины и жирафа и наблюдавший за всем со стороны. – В Генуе родился, так испанец? Есть сведения, он был итальянским евреем.

– М-да? – Жираф изобразил огорчение. – Жалко. Значит, испанцам придется жить не прощенными мной.

– Ну, они, наверное, как-нибудь перебьются, – с покровительственностью, которая всегда прорезалась в ней при общении с жирафом, произнесла женщина.

– Да, придется им перебиваться, – подтвердил жираф. – Как я душевно ни щедр, но доброта моя не бесконечна.

О, он был мастер точить лясы. Что он мог бесконечно, так именно что точить лясы. Только отбивай посланный им мяч обратно. За этой игрой он мог забыть обо всем, даже и о деле. Если оно, конечно, имелось. А нынче оно имелось.

– Где же твой приятель? – спросил мужчина. – Что ты его выдерживаешь?

У них с женщиной – после той встречи с жирафом и американцем в тамбуре – произошло долгое, тяжелое объяснение. Она не верила в искренность американца, ей мнился здесь какой-то обман, подвох; но по прошествии самого недолгого времени в ней вдруг проснулось горячее, нервное нетерпение, она стала ждать появления жирафа с американцем как некоего судьбоносного события. И мужчина видел, как, обрадовавшись жирафу, балагуря с ним и насмешничая, она тут же вся напряглась и на самом деле хочет сейчас одного: чтобы ее обидчик поскорее предстал перед нею. Ну, когда? – читалось в ее глазах.

– Я выдерживаю своего приятеля, – изображая из себя примерного, занудливого ученика, по-школьному ответил мужчине жираф, – чтобы он созрел как хорошее вино. – Считаете, что уже достаточно выдержал? Могу откупорить.

– Откупоривай, – сказала женщина.

– Откупоривайся! – крикнул жираф.

Американец спустился с потолка, звучно шелестя сливающимися в прозрачный круг лопастями, словно вертолет. Коснулся пола двумя лапами, качнулся, утвердился на всех трех и отключил двигатель. Прозрачный круг обрел плотность, лопасти выскакивали из него на мгновение, давая схватить себя глазом, и тут же прятались обратно, потом стали выскакивать чаще, чаще, перестали пропадать, крутясь все медленнее, и, наконец, встали.

– Здравствуйте, – произнес американец, отвешивая поклон мужчине и затем, отдельный, глубокий, женщине. Выпрямился, замер, постоял так в молчании и передернулся сверху донизу, словно его тряхнуло током. – Не знаю, что говорить, – обращаясь к женщине, выдал он скрежещуще, будто не смазывался сто лет, и все у него внутри спеклось ржавчиной. – Что ни скажи – не передашь. Я ужасно сожалею о своей глупости. Не понимаю, как мог так вести себя. Ужасно сожалею, ужасно! Я готов был бы пасть на колени, но у меня нет коленей. И это тоже ужасно, ужасно!

Американец разволновался, лопасти его стали вздрагивать. Мужчина вспомнил, это он так тогда в тамбуре говорил американцу: «На колени пасть, чтоб она простила!»

– Я лично могу считать, что вы пали на колени, – сказал он. И посмотрел на женщину: – Я лично считаю.

Ее лицо горело радостью удовлетворения. Но сквозь эту радость пробивалось и опасливое чувство недоверия: а вдруг тут все же какой-то подвох? Какой-то непонятный хитрый ход?

– Да, до меня дошли слухи о вашем сожалении, – церемонно произнесла она.

– Да ну янки, янки, что с него возьмешь! – завопил жираф. – Дуб, ни бельмеса в нашей реальности, а показать себя хочется, – вот и показал!

– Вот показал! – эхом подтвердил американец.

Мужчина расхохотался. До того это было уморительно. Похоже, американец и в самом деле был простодушный и прямой парень, покажи палец, скажи «смешно» – и оборжется.

– Ты чего? – посмотрела на него женщина.

– Спиртику бы нам граммов по пятьдесят хряпнуть, – сказал мужчина. – Осталось у тебя? Ну, чтобы отметить такое событие!

Он не сомневался, что у нее осталось. Еще с той поры, когда отоваривались продуктами в самом поезде. «Рояль» в толстобокой зеленоватой литровой бутылке. Припрятала. Не могла не припрятать.

– Да? Спиртику? – посмотрела на него с осуждением женщина. – Ну, этот ладно, этот – конечно, – махнула она рукой на жирафа. – Но вы-то? – взгляд, который она устремила на американца, свидетельствовал, что его покаяние принято, и осталось лишь утвердиться в новом отношении к его персоне.

– Я… ну а я что! – переступил американец с лапы на лапу. – Я технический механизм, мне некоторые детали спиртом – очень даже на пользу.