Алексей Слаповский - Неизвестность

– Неужели ты о нем не слышал?

– Я уехал в девяностые.

– Тогда ясно. Он не очень светился, это сейчас его каждая собака знает. Поднялся на пунктах приема цветных металлов, свалки и помойки – тоже его бизнес был. Между нами, бандюга тот еще. Сережа у него одно время работал, так он однажды его так избил, что два ребра сломал.

– За что?

– Ну, выпил Сережа немного, что-то ему не то сказал. Спасибо, что не убил.

– А мог бы?

– Не только мог, а даже говорить не хочу! Может, врут, конечно, только у нас народу все известно! Сейчас-то он во власть ушел, убивать уже никого не надо, все сами отдают. Ты сейчас женат? – неожиданно переключилась она.

– Да. Дочь растет.

– Вот как у вас, мужиков. Одну жизнь не дожил, а уже вторую начал. Я Галину, бывшую твою, хорошо знаю. Женщина, конечно, с характером, но молодец. Я вот без характера – и одни неприятности от этого. Нет, ты прав. Если не живется с человеком, зачем мучиться? Это я, дура, терпела своего Сережу. А варианты были. Ну, ты и сам помнишь! – она засмеялась и ткнула меня кулаком в бок.

– Да уж, чего только не было! – попробовал рассмеяться и я. Получилось кисло.

– Ты надолго к нам?

– Не знаю пока.

– Номер мой запиши.

Я достал телефон, она продиктовала, я записал. Она стояла рядом и смотрела. Мой палец завис. После номера следовало написать имя, а я его, убей, не помнил.

– Ни фига себе, Витя, – сказала она. – Забыл, да? Что, серьезно? Бляха-муха! – покачала она головой. И догадалась: – Слушай, да ты, наверно, меня вообще не узнал? Да?

– Узнал. Просто… У меня на лица память отличная, а на имена…

– Ну, извините тогда за беспокойство. Привет Москве!

Она пошла прочь, высоко поднимая ноги и то и дело стряхивая песок, набивающийся в резиновые шлепанцы.

Вернулась Вера с мороженым.

Крупицын все еще плавал.

– Значит, Леха-Вторсырье? – спросил я. – Вот уж, действительно, навозну кучу разрывая…

– Не смешно, Витя. И не умно. Кто-то уже чего-то насплетничал?

– Это правда, что он людей убивал?

– Правда то, что его убивали. Видел шрамы у него на спине?

– Я мужчин с тыла не рассматриваю… Верочка.

– Да, он меня так называет. Тебе и это смешно?

– Почему – он? Вы совсем разные. Видно, что нахватался, обтесался, но все равно сквозит что-то… Этого не спрячешь. Я не мог понять, теперь понимаю. Леха-Вторсырье, этим все сказано.

– Ничего не сказано. Мало ли кто кем был, важно, кто кем стал. И ты ведь не знаешь, в каких обстоятельствах мы встретились. У меня было так все плохо, что… На грани катастрофы. И дела рухнули, и здоровье… Я умирала просто.

– Могла бы позвонить.

– С какой стати? Нет, я думала о тебе, но… Он очень вовремя появился.

– Ясно. Воспользовался шансом.

– Даже если и так. У тебя тоже были шансы, мог воспользоваться. Не захотел.

– Я? Я только этого всегда и хотел!

– Плохо хотел, значит. И все, хватит об этом.

Мы и не смогли бы продолжить разговор: из воды вышел Крупицын.

Вернулись на дачу, то есть в замок, Вера обработала мне нос йодом и залепила круглым пластырем телесного цвета. Я стал похож на клоуна. Всем было смешно.

– Мне пора, – сказал я.

– Что это вы? – огорчился Крупицын. – Сейчас шашлычок организуем!

Мне хотелось сказать ему, что я терпеть не могу процесса организации шашлычков, как и сами шашлычки. Мне ужасно хотелось назвать его при этом Лехой-Вторсырьем.

Но я сдержался, сказал только, что меня ждут неотложные дела.

Появился молодой человек, шофер Крупицына, Крупицын распорядился отвезти меня, куда я скажу.

Супруги сердечно проводили меня до машины, Крупицын крепко пожал руку, а Вера грустно улыбнулась, показывая мне, что опечалена расставанием. И у нее это получилось.

Я ехал и представлял, как они возвращаются домой – с облегчением, которое всегда бывает после приема гостей, независимо от того, желанны они или нет.

– Нормальный мужик, мне понравился, – возможно, скажет Крупицын.

– Да, – скажет Вера.

– И не гордый, хотя – и художник, и москвич. Свойский такой.

– Да, – скажет Вера.

На самолет до Москвы билетов не было, поэтому я отправился на вокзал и уехал ближайшим поездом.

Я был уверен, что больше никогда не увижу Веру. Так и вышло, но не по моей воле: через три года Вера умерла.

Рассказывали, что Крупицын не отходил от нее до последнего мига, на руках относил в процедурные кабинеты, на всякие рентгены и томографии, на похоронах рыдал как ребенок.

К прежней семье не вернулся, через несколько лет женился на молоденькой и опять счастлив.