Идет Винцулис, распродав грибочки, гуляет себе по базару, озирается, у толстой черной приезжей бабы покупает полкило орехов с толстой скорлупой — привезет жене; ходит вдоль прилавков, то и дело трогая внутренний карман — бывают ведь люди, которые хотят все иметь, но пальцем о палец не ударят, вытянут денежки, только зазевайся. Останавливается у столов, где старики постарше Винцулиса и красномордые мужики торгуют мясом, один такой щекастый поцапался с покупательницей, которая не пожелала вместе с мясом взять и кусок сала; даже небольшая толпа вокруг них собралась. Щекастый, наконец, не выдержал:
— Лучше на себя погляди… А хочешь, чтоб у животины сальца не было!
Покупательница взъерепенилась — он, видите ли, еще издеваться, оскорблять будет, господи, что стало теперь с деревенскими, похуже фабричных алкашей! Вот те и деревня! — насмешливо думает Винцулис, конечно, заступаясь в душе за щекастого, ведь в самом деле — откуда возьмешь мясо без жира-то? Настанет время, все сожрете, что ни покажем, да еще руку поцелуете!
А вот этот дед спокоен на диво — с улыбкой отвешивает телятину, смотрит на пляшущую стрелку весов, а, говорит, пускай будет больше, сам-то я ведь не покупаю, что тут из-за грамма… Услышали его божеские слова все, кто только понял, а такие слова понимают все до единого, уже выстроились в очередь, уже говорят: добрый человек, а дед переводит дух, устал он нагибаться, смотрит минутку перед собой, забыв обо всем на свете, глядит в какую-то далекую точку, потом опять наклоняется, берет и кладет мясо на весы. Винцулис подходит еще ближе, спрашивает о цене, хотя слышал, как пять человек спрашивали и как пять раз дед отвечал, но такая уж мода на базаре, надо самому спросить. Слышит и даже рот разевает: ну и цена! Стоит ли растить теленка до осени, мучиться, не лучше ли сразу зарезать и на базар привезти? Конечно, комбикорма не получишь, и ну его в болото!
Воротившись домой, Винцулис весь вечер, почти до полуночи, толкует с женой, советуется и принимает решение: теленка надо зарезать и отвезти в город. Надо попробовать, никто за это голову с плеч не снимет. За стеной, в своей комнатушке, вслух читает Тереселе — приближаются какие-то экзамены или зачеты, приехала на воскресенье и понедельник: в понедельник, сказала, не ахти какие важные лекции, пропустит, будет зубрить, что поважнее. Читает что-то вслух, а Винцулис за всеми своими мыслями да прикидками слышит только одно ее слово: драматизм, драматизм… Видать, значит оно что-то нехорошее, очень уж устрашающе звучит. Придется спросить у дочки, хорошо-таки, что оба с женой дружно решили: давай прирежем, попытаем счастья, попытка — не пытка.
То, что теленка надо резать, одобрил и ветеринар. Он тут же выхлопотал соответствующую бумагу, без которой выпотрошенный теленок не мог бы очутиться на длинном, обитом жестью базарном прилавке. Ветеринар даже вызвался доставить Винцулиса со всем товаром в город — зачем тебе, дядя, тащить на спине, моя машина бегает хорошо, у меня тоже дел накопилось, за бензин заплатим пополам, пока я помотаюсь по городу, ты успеешь все распродать. И распродал! Винцулису повезло, пожалуй, даже лучше, чем с грибами. Другие продавцы, тоже распластавшие перед собой телят, даже сердились, что перед Винцулисом выстроился такой хвост, но сердись не сердись, давно известно: человеку важно не только справно работать, но и уметь слово сказать. А Винцулис за словом в карман никогда не лез, правда, иногда их не хватало, если был не в духе, но тут он знай швырялся словами, будто музыкой:
— Для больного, говоришь? Да уж, для больного нужен самый лучший кусочек, больной сам не возьмет, сам не купит, ему только мы, здоровые, можем посодействовать… Этот?
— Спасибо, дядя, большое вам спасибо.
— Пускай поправляется, пускай поправляется…
— Ребенку велели какое-то время одну телятину…
— Ребеночку-то? Вот этот будет в самый раз, уж лучше…
— Спасибо. А через неделю вы будете, дядя?
— Через неделю? Откуда? Телята — не грибы…
Однако этот шальной вопрос покупателя уже застрял в голове Винцулиса. А может, поездить по деревням да прикупить? Ведь нашлось бы мясо-то. Есть ведь разные старики, которые уже не могут свой товар — живой или неживой — доставить на базар или заготпункт. Предложил бы неплохую цену. Сказал об этом по дороге домой ветеринару, тот несколько раз покосился в зеркальце, словно проверяя, нет ли какого лишнего человечка на заднем сиденье, приподнял свою толстую задницу, шлепнулся обратно — даже спинка сиденья трепыхнулась.
Читать дальше