И вот этого шутливого предупреждения оказалось достаточно, чтобы я стала заниматься английским и преусердно. Это отнюдь не отменило почти ежедневных арбатских тусовок, в том числе в десятках каких-то квартир, где мы всей ордой чёрт знает чем занимались… Не отменились рок-концерты, на каждом из которых я, выпрыгивая из джинсов, строила пальцами козу, орала до полного срыва голоса и танцевала до абсолютного изнеможения и десятого пота.
Я отрезала свои тяжёлые волосы а-ля Барби и сделала ультракороткую стрижку «ёжик». Лицо раскрашивала в соответствии с тогдашней рокерской модой: ярко, много, жирно, пугающе. Носила на себе килограммы металлической атрибутики и курила одну сигарету за другой. Однако я по-прежнему была красива, стройна и слыла в нашей тусовке Клеопатрой. Такое у меня было погоняло. За красоту и необузданность. Правда, необузданной я была только с Яном, но он, совершенно очевидно, никогда не был особенно сдержан на язык, и вряд ли его можно было назвать джентльменом.
Началась учёба. Институт меня не слишком напрягал. Всё же до середины десятого класса я была отличницей, голова моя варит дай боже каждому, а к языкам способности проявлялись с детства. В общем, учёба не парила. Бурный роман с Яном продолжался. Страстный, безумный, с ревностью и сценами, с драками и сумасшедше нежными примирениями. И вот в один отнюдь не прекрасный день я поняла, что в какой-то момент мы прокололись. Глубокой, мокрой и серой осенью я поняла, что беременна.
И произошла банальнейшая-тривиальнейшая по своей тупости вещь: Яна как ветром сдуло из моей жизни. Я не могла его вызвонить ни по одному известному мне телефону, дружная тусовка совершенно очевидно по его слёзной мольбе прятала и покрывала своего друга. Меня стали избегать все обитатели нашей компании. Я будто бы заразилась проказой, стала смертельно заразной, от которой медленно, хотя и деликатно шаг за шагом отходят все знакомые и те, кого я по-наивности числила друзьями. Но самое главное, что исчез Ян. Как привидение. Будто его никогда не было. Будто он мне пригрезился и всё это был сон.
Сон не сон, но беременность была более чем реальной. Я и не думала «принимать меры», для меня оказалось невозможно избавиться от ребёнка, который получился от обожаемого человека. Любимого, оказавшегося мерзавцем и трусом. Чего он испугался? Мне вот-вот должно было стукнуть восемнадцать, а ему уже было почти двадцать два. В чём трагедия, зачем так опускаться? И тем не менее…
Когда я во всём призналась родителям, было уже поздно что-либо предпринимать. Но они, придя в себя от первого шока, изобразив, отыграв всё положенное (мама схватилась за здоровое сердце, отец проорался на тему «распущенных нравов из-за этой сраной западной свободы, которую допустили, не сохранив в чистоте исконно русскую нравственность!»), стали предлагать какие-то дикие и страшные варианты, типа искусственных родов, чтобы ребёнок умер. Вот, помню, в момент разговора, точнее, ругани, когда отцом были произнесены слова «Устроим искусственные роды, не ты первая, уж сколько несчастных родителей прошло через это с тупыми дочками! Родишь — как и не было ничего!»… сразу после этой эскапады я внезапно чётко поняла, что не просто не люблю родителей, а ненавижу их. Всей душой, глубоко и страстно!
Я сделала глубокий вдох, закрыла глаза, выдержала пару секунд, потом, открыв глаза и посмотрев на мать с отцом новым взглядом ненавидящего их человека, врага, очень чётко и удивительно спокойно для того пожара, что полыхал внутри меня, произнесла:
— Значит, так. Если вы ещё хоть слово скажете по этому поводу… если ещё хотя бы раз предложите нечто подобное, клянусь: я ославлю ваши имена на весь бывший Союз, я дам интервью во все жёлтые издания про то, что из себя представляет наша бывшая и перетёкшая в нынешнюю партийно-номенклатурная элита. Вам на каждом углу будут в ваши морды смачно плевать. Все. До конца вашей жизни.
Небо не упало на землю. Пол не провалился. Солнечный свет не погас навеки. Из преисподней не донёсся хохот Люцифера. Родители молча посмотрели друг на друга. Тогда я не знала, не догадалась, что эти двое умеют разговаривать глазами, и тогда я наблюдала их безмолвный диалог. Я думала, что победила, но в ту минуту они всё решили без меня. «Потом.» — «Да, потом. Когда всё случится.» — «Мы всё устроим.» — «Всё сделаем, как надо».
А я думала, что победила.
Рожала я, разумеется, в ведомственной и очень крутой больничке. 8 июля на свет появилась девочка, красивая до невозможности, которую я назвала Лизой. Один раз покормила.
Читать дальше