Остин Райт - Тони и Сьюзен

Он подумал: теперь мы квиты. Ты отнял у меня жену с дочерью и ослепил меня, а я тебя убил. Выходило три: один, но он принял это как наценку за свои притязания. Его самомнение и тщеславие, утешение, которое он находил в своем имени и звании, чего-то стоили — дорогого, как выяснилось. Сейчас они ничего не значат, но потом, несомненно, будут значить опять.

Еще он предвкушал планы, которые потом построит на будущее, возвращенное слепотой, — словно весь прошлый мрачный год будущего у него не было. Будет перерыв на адаптацию и обучение. В университете ему дадут время освоиться с новым положением. Иной образ жизни, как работать, как готовиться к занятиям, как преподавать. Где жить. Как быть с одеждой, едой, гигиеной, всеми этими частностями, которые маячили вдали как сплошная масса деревьев на горном склоне, обретавших отчетливость по мере приближения к ним. Он видел себя в кампусе, на улицах своего квартала в темных очках, с тростью, возможно, с собакой, — всем известная история: Тони Гастингс, ослепленный человеком, который убил его семью. Темные очки, скрывающие глаза, которых нет, сделают его ходячей легендой.

Полицейских он не боялся. Они тоже, подумал он, сочтут, что слепота его обелила. Он не будет говорить про самооборону, как предлагал Бобби Андес, — разве он может говорить про самооборону, если у него был пистолет? Он подумал, что расскажет всю правду. Расскажет — и ему станет хорошо. Я нашел Рэя Маркуса в трейлере, спящим. Мы поговорили. О чем вы говорили? Вдруг они спросят, зачем тебе нужен был пистолет? Вдруг они скажут: ты пытался спровоцировать Рэя, чтобы тот напал?

Это напомнило ему о Бобби Андесе. По-прежнему ли он обязан говорить, что Лу Бейтса убил Рэй? От этой мысли его замутило, но он подумал, что слепота освобождает его от необходимости об этом думать, и не стал об этом думать.

День тянулся, он чувствовал, как светит ему на голову солнце, нагревается воздух, день делается жарким. Ранние птицы смолкли, полуденный лес тих. Он подумал: могу подождать.

Сидя под слепым сводом, Тони Гастингс кожей чувствовал свет. Он вслепую воссоздал место, где сидел: полянка с выгоревшей на солнце желтой травой, обрывающаяся прямо перед ним в низкие деревья, за которыми — трейлер, поворот дороги и его машина, припаркованная на обочине. Вокруг поляны он воздвиг высокие деревья, рядом — дуб, за ним — уходящий в гору лес. Так ясно, словно он все видел. Абсолютное знание. Он не знал, откуда оно взялось.

Похвастаемся. Проверим. Он взял пистолет. Дуб от него слева, он попадет в него из пистолета. Слепец стреляет по мишеням — это его рассмешило. Он взвел курок, прицелился. Огонь. Снова этот ужасный грохот отбросил его руку назад. Эхо, потом в оскверненный лес возвратилась тишина, бесконечный полдень все длился и длился.

Потом поворот земли наставил лампу солнечного света ему прямо в незрячее лицо. Наверное, полдень миновал. Его донимала мысль, что тело у него по всем формальным признакам точно такое же, как у Рэя Маркуса. Но когда он попробовал пошевелиться, тело не далось, как будто его привязали к земле. И его ни с чем не сравнимые раны были уже стары и привычны — постоянная терпимая боль, — и слепцом он был большую часть жизни. Никогда не ел. Никогда не хотел помочиться. Он обнаружил, что на нем штаны мокрые и холодные, как будто он помочился, не почувствовав. Это тоже от шока, сказал он себе. К дороге он не спускался из-за крутизны склона, увиденного и воображении. Он подождет, пока появятся полицейские и помогут ему спуститься. Они появятся, когда Бобби Андес сообщит, что он не вернулся. Если никому не придет в голову искать на этой дороге, Джордж Ремингтон увидит его машину по пути домой. Нет причины тревожиться из-за того, что день тянется так долго. Это не навсегда.

Он, вероятно, заснул. Услышал голоса, шаги по гравию. Слова, негромкие, он не разобрал. Потом:

— Что она здесь делает?

— Ты уверен, что это она?

— Куда он мог пойти?

Он услышал резкий мужской голос погромче, речитатив, цифры, выкрики — полицейская рация. Они наконец пришли. Он поднял голову, замер, прислушался.

Полицейская рация выкрикивала прием-отбой, частила. Живые голоса прекратились.

Вдруг один:

— Эй, Майк, боже мой.

Засеменили ноги, пополз гравий.

— Елки-палки!

Они нашли Рэя Маркуса.

Он не слышал, что они говорят.

— Гляди, следы крови.

— Посмотри, куда ведут.

— Стой здесь.

Он услышал хруст в ветках внизу. Слепой Тони Гастингс в роли дичи, простертый на земле, не знающий, видно его или нет, пододвинул к себе пистолет и взвел предосторожности ради курок. Полицейские — твои друзья, сказал он.