Виктория Платова - Bye-bye, baby!..

Вот что сделает Сардик: откажет Гаро от угла. Прямо сегодня. Только не было бы поздно…

Сардик так терзался, что не заметил, как Ёлка остановила машину. Но не в окрестностях Карповки, а чуть ближе к Каменноостровскому, на улице Рентгена.

– Все, – сказала Ёлка, заглушив мотор. – Приехали.

– Вообще-то не совсем… Кварталов пять недотянули.

– Да нет, приехали. Дальше пойдем пешком.

– С машиной непорядок?

– Что-то вроде того. – Ответ выглядел слишком расплывчато, но Сардик не придал этому значения. – Не люблю ошибаться, но в ней, кажется, ошиблась…

– Оставишь ее прямо здесь?

– Конечно.

– А… ничего с ней не случится? Вдруг угонят?

– Все, что могло с ней случиться, – уже случилось. Да не заморачивайся ты!.. Давай, вылезай живее…

– А ты? – Сардик подозрительно посмотрел на ангела, который даже не думал двигаться с места.

– И я… Ты выходи, а я тебя догоню.

Он ни разу не обернулся, но шел медленнее обычного, вернее – еле ноги волочил. Он слишком хорошо помнил, как опасно отдаляться от ангела на расстояние большее, чем ®, хватанешь пару раз воздух ртом, как рыба, выброшенная на берег, – и привет. Но пока с дыхательной системой все было в порядке, и в самом деле – зачем было напрягаться и везти его на Петроградку, тратя бензин и время? Наверняка медля того, чтобы бросить, не попрощавшись.

Ёлка, как и обещала, догнала Сардика минуты через две и пошла рядом.

Пять кварталов – не такое уж маленькое расстояние, как может кому-то показаться. За пять кварталов Сардик успел рассказать Ёлке, что когда-то занимался фотографией и снимал моделей для модных московских журналов. Московские журналы менее опасны, чем питерские, справедливо рассудил Сардик, московских журналов – пруд пруди, за всем этим поганым столичным гламуром не уследишь, сколько ни старайся. Так что не будет ничего удивительного, если Ёлка не признает в нем великого фотографа с высокооплачиваемым долларовым копирайтом. Все это было там, в Москве, которая не имеет к Питеру никакого отношения. А потом ему остобрыдла фотография, вещал Сардик, и он пробовал себя как джазовый саксофонист. А потом надоело и это, и он вернулся к тому, от чего уходил, – к живописи.

– И как живопись? – поинтересовалась Ёлка. – Кормит?

– Я не кормлюсь от живописи. Нельзя рассматривать искусство как способ зарабатывания денег.

– А как его можно рассматривать?

– Как удовольствие. Как возможность прояснить отношения с миром. Как один из вариантов быть честным с собой. Как способ попасть в вечность… -

в этом месте Сардик подумал, что может показаться Ёлке скучным и пафосным неудачником, непризнанным гением, от которого всех с души воротит; ему не хватает легкости и иронического отношения к жизни, что так ценится всеми, независимо от пола и возраста. Как эти качества проявлялись в Шурике? А в Женьке? А в тенор-саксофоне Мчедлидзе и Иване Бабкине? И еще в десятке людей, которые – по определению – были много интереснее, чем Сардик.

Теперь и не вспомнить, нужно было внимательнее следить за всем этим сбродом, старичок!..

– Да нет, я продаю кое-что. На жизнь хватает. Вот недавно продал галеристу из Тюбингена одну свою картину… Тюбинген – это в Германии…

– Я знаю, – машинально заметила Елка.

– Картина называлась «В двух шагах от дождя». А еще раньше он купил у меня «Следующие в ночи светящимися дорогами улиток»…

Каким образом у него из глотки вырвалось это название? Сардик и сам не заметил, а между тем это оказалось самой бессмысленной и самой наглой ложью за сегодняшний день! Так всегда и бывает, старичок: маленькое вранье тащит за собой вранье побольше, даром что «Улитки» написаны еще до начала Второй мировой. И вовсе не Сардиком (что само собой разумеется), а испанским художником Хуаном Миро. Не то чтобы Сардик пребывал в диком восторге от Миро, но названия, которыми испанец одаривал свои картины… Сардик бы продал душу дьяволу – только бы в его голове возникло хотя бы одно из них. Хотя бы отдаленная копия одного из них!.. И вот теперь он выдал чужую картину за свою – да еще в разговоре с кем! С девушкой, которая знает, как звали мать Борхеса и как звали малоизвестную писательницу, и чуть более известную поэтессу, и что теперь делать с проклятыми улитками? Раздавить их к черту! – так, чтобы хрустнула скорлупа; забросать грязью и землей, всеми способами отвлечь внимание ангела от светящихся дорог.

И Сардик принялся отвлекать – россказнями про друзей Шурика (представших друзьями самого Сардика), он даже вызвал к жизни дух философа-структуралиста и наплел с три короба еще про какую-то дребедень.