Виктория Платова - Bye-bye, baby!..

Но Домино все еще придерживает лапой страницу.

А когда я пытаюсь применить силу – он выпускает когти, больно впивающиеся мне в руку. Вывод, который напрашивается сам собой: мне досталась тварь с ярко выраженными художественными предпочтениями.

– Предлагаю соломоново решение. – Я повела себя как заправский дипломат. – Чтобы никому не было обидно. Ты хочешь остаться на этой странице, так?

Кот утвердительно мяукнул.

– А мне она порядком надоела. Я бы хотела двинуться дальше. Но поскольку ты с этим не согласен…

Кот мяукнул снова.

– …то просмотр на сегодня считаю законченным. Вернемся к альбому завтра. Или… Или когда ты пожелаешь.

Высказанное мной полностью удовлетворило Домино. Он задышал мне в подмышку, демонстрируя полное небрежение к фотографии, страницу с которой я тотчас же захлопнула. Все правильно – самое время прикинуться пай-девочкой и закрыть глазки в ожидании; что, если горячее тельце Домино навеет новые, яркие образы моим (обычно не слишком изобретательным) снам?

В предвкушении чуда я и не заметила, как заснула.

…До этой ночи (первой в обществе канадского сфинкса) мне никогда не снились кошмары. Отсутствие кошмаров можно было считать вполне приемлемой платой за общую невыразительность и осторожность моих политкорректных снов. В них я никогда не летала, и не находила несметных сокровищ, и не занималась сексом с тушканчиками, и не целовалась с покойным президентом Франции Франсуа Миттераном. И уж тем более не целовалась с ныне здравствующим секс-символом Голливуда Орландо Блумом. Во сне я не соблазняла и не бывала соблазненной, не закатывала трупы в псевдоперсидский ковер из кабинета, не пила ледяную водку в обществе агента 007: все мои сны носили приземленный, чтобы не сказать – прикладной характер. В них царило вечное и такое обыденное для питерских широт межсезонье, дома и улицы воспроизводились с фотографической точностью, то же можно было сказать о людях. Никаких незнакомых лиц, никаких нестандартных ситуаций – ничего, с чем бы я не сталкивалась в повседневности. Во сне я решала те же проблемы, что и наяву: как выкроить из зарплаты деньги на поездку в Анталью; как заманить к себе сантехника, чтобы он починил вечно текущий кран в ванной; как заставить мусика не помыкать мной и не бежать по первому ее зову питье ней бессмысленные слабоалкогольные коктейли в бессмысленном кафе.

В эту ночь все оказалось по-другому и,

строго говоря, приснившееся мне было не вполне кошмаром.

Да и можно ли назвать кошмаром стоящие в ряд костяшки домино? Изготовившиеся к падению костяшки – они вот-вот осуществят свои главный принцип, который так и называется: принцип домино. Стоит сдвинуть с места одну – и эта одна опрокинет все последующие, красота и быстротечность события завораживает. Я не боюсь костяшек и не боюсь того, что должно произойти; единственное, что кажется странным – размер костей.

Они слишком крупные.

Они вытянулись в человеческий рост. В рост моих любовников, так будет вернее. А все мои любовники были выше меня как минимум на полголовы. Нуда, на пол головы – мой обычный любовный стандарт, я как будто подбирала бойфрендов, следуя именно ему.

Костяшки домино так же неприемлемы в качестве сексуальных партнеров, как и тушканчики.

К тому же они – теплые.

Горячие. Их поверхность кажется бархатной на ощупь. Такой же бархатной, как персик. Или – как кожа Домино, канадского сфинкса. Соотношение очков на лицевой стороне каждого из камней не меняется:

6– 1.1 -6.

Меня так и подмывает привести в исполнение принцип домино.

Некоторое время я борюсь с собой, прохаживаясь вдоль строя, уходящего едва ли не за горизонт (ничего другого, кроме реликтового леса из костяшек, в округе нет, но реальность сна вполне это допускает). Я иду без всякой цели, фланирую, как тот мужчина с фотографии тридцать третьего года; я облачена в тот же или почти тот костюм, и даже шляпа на мне такая же, но во сне она лихо сбита на затылок.

Отсутствует только трость.

Давай, Элина-Августа-Магдалена-Флоранс, лапуля! давай, сделай это!..

Я возвращаюсь к началу строя, к началу леса, к началу пути, и с замиранием сердца толкаю самую первую костяшку домино.

Принцип срабатывает. Не сразу, но срабатывает.

Кость заваливается, быть может – слишком медленно, слишком лениво (реальность сна это допускает), следом за ней опрокидывается еще одна, и еще: темп падения все убыстряется, подобно тому, как набирает ход скорый поезд. В своем сне я еще успеваю подумать о том, что сравнение с поездом вполне уместно. И еще о том, что поезд приближается, а я как на грех застряла на путях, еще секунда – и бешено вращающиеся колеса превратят мое тело в кровавое месиво.