Николай Никонов - Собрание сочинений. В 9 т. Т. 6. Стальные солдаты. Страницы из жизни Сталина

Главным тогда считался пост предсовнаркома (занял Рыков), председателя Коминтерна — Зиновьев, идеолога партии — Бухарин, а вообще вождя пока вроде бы не существовало, но претендовали на это звание сразу двое: Троцкий и Каменев, после исхода Ильича буквально игравший в него. И наряжался точно так же: черное короткое пальто, мятая черная кепка, черный костюм с коротковатыми брючками, галстук в крапинку. И жесты даже те, короткие, указующие. Издали глянь: Ильич, да и только.

Все они стерпели клятву, данную Сталиным на прощальном митинге. Сталин ведь клялся ушедшему Ильичу как бы и от их имени. Стерпели, хотя и посматривали на него с недоверием. И все они забыли: достигает власти не тот, кто САМ лезет на подиум, а тот, кто копит силы, собирает сторонников и в нужный момент сталкивает с дороги противников..

Умный ястреб прячет свои когти.

Восточная пословица, одна из многих, которые любил Сталин

В демократической стране оппозицию, скрипя зубами, терпят. В тоталитарной, скрипя зубами, уничтожают. Но чтобы не скрипеть зубами, даже в демократической стране, нужны сотни лет политической культуры, традиций и высокого гражданского надстоящего сознания, ибо лишь тогда демократия будет настоящей. И возможно, для этого стране надо переболеть революциями.

Демократия в России сейчас переживает еще пещерный период.

Все, что творилось Сталиным и его пособниками, было освящено и даже смоделировано тем временем, которое и родило Антихриста и которое выпадало из поля нормального человеческого сознания. Это было время умственного и физического помрачения, время патологии, шизофрении, охватившей группу наиболее отсталых стран.

Сталин был самым прилежным учеником, а яснее, рабом Антихриста, а позднее рабом собственной системы, рабом догм, парализовавших, как и у Ленина, нормальную работу его мозга.

В России не было никакого социализма, ибо принцип: «От каждого по способности и каждому по его труду» — заменялся насильственной и преступной уравниловкой.

«Равенства» нигде в природе нет и не может быть, иначе бы жизнь давно иссякла.

Суждения о том, что во всем были виноваты «масоны», «евреи» и еще кто-то, близко по своему примитивизму ко всеми слышанному: «Васька-то ни за чо сидит, из-за товар-шшей, товаришши у его плохие были».

В цивилизованной демократической стране

НЕ МОЖЕТ БЫТЬ НИ РЕВОЛЮЦИЙ,

НИ КОНТРРЕВОЛЮЦИЙ.

Из размышлений автора

Сталин проснулся поздно — так просыпался всегда, когда Надя накануне ночью его хорошенько «полюбила». Он так и говорил, когда был в настроении и ждал от жены близости, хотел ее: «Палубы мэня!»

С годами, однако, их жизнь в этом «палубы» становилась все более пресной, прерывистой, перемежаемой полосами взаимного непонимания и тяжелого, тяжелеющего отчуждения. Прежде всего это было (так он считал) из-за самой Надежды. Двадцать два года разницы в возрасте, малозаметные сперва, становились веской причиной их разлада. Надя, восторженная гимназистка с легким, хотя и упрямым и вспыльчивым, характером, сильно тяготилась теперь стареющим и неряшливым, даже в облике, мужем, его некрасивым, густо веснушчатым на плечах, груди и руках, нескладным телом, сохнувшей все более левой рукой, сутулостью, запахом табака и гнилых зубов, которые Сталин уже с двадцатых годов, став генсеком, категорически отказывался лечить. Дантистов более, чем всех других врачей, он боялся, прекрасно зная, что через эту подлую медицину куда как просто разделаться с кем угодно, а с ним особенно. Кто-кто — вождь много знал о медицинских исходах в «кремлевках».

И жена мало-помалу стала избегать регулярной близости, а он по-прежнему весьма нереально оценивал свои мужские достоинства (главное заблуждение всех, находящихся на высоких постах). Надя, Надежда, Татька — как пренебрежительно-ласкательно звал он ее в обиходе и в письмах к ней — менялась стремительно, и вот уже месяцами жили они, получужие друг другу, не думая, правда, о разводе (в те годы при всей легкости разводов они категорически не рекомендовались «вождям», тем более Сталину). И погруженный в дела, заваленный ими, что называется, по уже лысеющую макушку, Сталин еще на что-то надеялся, жена привлекала его, тянула, хотя бы воспоминаниями о той пышной девочке-гимназистке, какой в свое время она досталась ему, уже битому, умудренному жизнью, пренебрежительно, чтоб не сказать с презреньем, пропустившему через свою постель немалое число разных, а в чем-то весьма одинаковых «баб». Надеялся… Но законно подчас и грубо раздражался на все эти ее уже постоянные: «Нет… Нет… Сегодня не могу… Голова болит..»