Елена Татузова - Быть избранным. Сборник историй

– Кто доказал, спрашиваете? – вопросил он, предвкушая свою сладкую победу над этим неграмотным быдлом. – Хотите знать?

Простецкий люд одобрительно зарокотал – хотим, хотим, говори.

– А вот мы с вами прямо сейчас, не сходя с этого самого места и докажем, – радостно огласил оратор со своей трибуны. – Сколько лет вы ходили в эту церковь, сколько лет молились своему Богу, но разве кто из вас Его хоть когда видел? Скажите, а? Нет, не видел! А все почему? Да просто потому, что никакой такой

Бог не существует! Нет Его!! Понимаете, не-ту! Вот я, Никифор Стогов, стою перед вами и говорю, что Его нет. И что? Где ваш Бог, я вас спрашиваю? Где же Он? Почему Он не накажет меня? Не метнет в меня свои громы и молнии?

Народ в ужасе ахнул, аж присел. Кое-кто стал мелко креститься, глядя на купола с крестами. А Стогов, не обращая на их испуг ни малейшего внимания, бесстрашно продолжил:

– Смотрите сюда. Если Бог есть, то вот пусть Он у меня оторвёт руку! А? – закричал он, по примеру главного кремлёвского вождя, энергично протягивая сложенную лопаткой мясистую пятерню в сторону толпы. – Вот прямо сейчас! Пусть оторвёт! Видите? Вы видите?! Ничего не происходит! Совсем ничего! И не может произойти! Потому что Его НЕТ! Так чего вы боитесь?! Надо до конца сбросить с себя иго самодержавия! Рабочие! Крестьяне! Труженики! Братцы мои! До каких пор наши классовые враги кровопийцы-попы, прикрываясь выдуманным им Богом, будут сидеть на шее у трудового народа?! Избавимся от проклятого прошлого, товарищи! Вперёд, к победе коммунизма!

Старый, кряжистый, как дуб, Терентий Лобов, стоявший в первых рядах, быстро шагнул к помосту, схватил оратора за сапог и дернул его вниз, да так резко, что тот упал, больно ударившись головой о свою трибуну и рассек бровь.

– Считай, что это тебе от Бога, – свирепо сказал Терентий, – вместо грома и молнии.

Вокруг стали смеяться и выкрикивать обидные словечки.

– Ишь ты, а без подставки-то он не такой уж герой!

– И росту-то, росту с ноготь!

– Ай да дед Тереха, ай да молодец! Одним махом-то!

– Звиняйте, товарищ, сапожки у вас кажись теперь запылимшись!

– Надо бока ему намять за батюшку нашего! Рыжему стервецу наука будет!

Растерявшийся солдатик будто опомнился, суетливо переметнул винтовку к животу, штыком вперед, и заорал не своим голосом:

– А ну, стоять!!!! Стрелять буду!!

Стогов вскочил на ноги. Куртка и галифе его были в пыли. По лицу сбоку текла кровь. Ярость клокотала в нем, как огонь в топке паровоза. Он ненавидел и презирал окружавшую его бедно одетую толпу всеми фибрами души. Трясущимися от бешенства пальцами он вскрыл кобуру и вытащил наган.

– Получи, сволочь старорежимная! – в лютой ненависти прошипел Стогов.

Выстрел прозвучал незамедлительно, и могучий Терентий, стекленея глазами, стал медленно оседать в горячую земляную пыль.

Это было вне правил. Нужно было убедить народ и привлечь его на свою сторону словами. Но «глаголом жечь сердца» в этот раз у Никифора не получилось.

Подлетели молодцы в кожанках, и завязалась потасовка. Они скопом кидались на одного из мужиков, валили его с ног и принимались нещадно пинать ногами. Бросавшихся на подмогу, Стогов останавливал выстрелами из нагана, хотя никого больше не убил, а стрелял только в воздух.

– Хватит, – остановил, наконец, он своих подручных, – довольно им уже. Ну что? Защитил вас ваш Бог, а? – Стогов презрительно изломил губы на хмуром лице. – Тьфу… Дурачье безграмотное! Будет вам теперь наука!

Он повернулся к кожанкам.

– Хватит тут рассусоливать. Готов заряд?

– Готов, товарищ Стогов.

– Ну так и взрывайте все к чертовой матери! Чего ждать-то?!

– Да тут это… Поп уходить не хочет… Чего с ним делать-то?

– Не хочет, говоришь, – Стогов зло сощурил глаза. – Не хочет, так и не надо. Взрывайте!

– С ним че ли?..

– С ним! А на кой черт он еще нужен? Что он умеет? Только молитвы свои гнусавить? Вот пусть и заводит тризну по себе. Самое время как раз… ну! Чего стоите?! Взрывать, я сказал!!

Помощники кинулись в церковную ограду.

На площади поднялись крики, причитания, суета и неумолчный вой, сродни звериному, но это уже не могло изменить хода событий…

Никифор Стогов трясся в кабине полуторки и глядел в окно. Один его глаз закрывал листик подорожника, приклеенный к разбитой брови. Это не имело значения. Пейзаж за окном его все равно не интересовал. Да и не было там ничего особо интересного. Леса, поля, и снова леса…