Владимир Богомолов - Том 1. Момент истины

...Вы пишете, Борис Николаевич, о доверии редакции ко мне и к моему роману. В чем же оно выражалось? В том, что роман без ведома автора, за его спиной гоняли по «соответствующим инстанциям», о чем Вы с нескрываемым удовлетворением мне сообщаете? Или в том, что спустя почти четыре месяца после прочтения романа Главным редактором автору все еще не было выписано одобрения? Или в том, что несмотря на трижды выраженную просьбу автору так и не показали иллюстрации к роману, заявляя, что в «Юности» это не положено?

Вы пишете о моей «раздражительности и агрессивности», а как же я, Борис Николаевич, должен был реагировать на эту противоестественную и в высшей степени тягостную для моего прямодушного характера ситуацию?

Ведь я еще в середине апреля разгадал и точно определил недостойную игру, которую вели со мной Ваши сотрудники.

...В чем же выражалась моя агрессивность?.. В том, что, имея около шести тысяч долга (о чем М.Л. Озерова знала), я за четыре месяца после прочтения рукописи Главным редактором журнала ни разу даже не попросил выписать мне одобрение? Или в том, что я при первом же намеке немедленно вернул аванс? (К чему было, Борис Николаевич, писать мне про «юрисконсульта», про «истребование» и что «закон есть закон»? Я без всякого «истребования» в тот же вечер достал деньги, а утром следующего дня возвратил в издательство аванс. Поверьте, я возвратил бы его и без напоминания.)

Не надо, Борис Николаевич, выставлять меня скандалистом. Я десятки раз имел дело с издательствами и журналами, издавался в некоторых («Художественная литература», «Детская литература») по пять-шесть раз, и всегда у меня с редакциями были и есть нормальные, более того, хорошие отношения. Это и естественно, потому что ни одна редакция ни разу не вела себя со мной так недостойно и вероломно, как «Юность». И тут не может не удивлять следующее обстоятельство: в организованном обмане автора, в этой недоброй затее вчинить — на стадии верстки! — поправки и замечания редакции и «всех соответствующих, специально уполномоченных на то инстанций» участвовало по крайней мере пять руководящих сотрудников журнала «Юность». Как же ни у одного из них не достало совести или соображения сказать: «А что если автор не примет ни в верстке, ни в сверке всех этих поправок? В какое положение мы его поставим? Мы же лишим его, работающего медленно и печатающегося редко, значительной части вознаграждения за большой многолетний труд?»

Я убежден, что в душе Вы и сами, Борис Николаевич, понимаете недостойность поведения редакции и, наверно, потому во втором своем письме пытаетесь изобразить дело так, будто я забрал рукопись, чтобы отнести ее в другой журнал. Это неправда. За шесть недель, прошедшие после разрыва с «Юностью», я никуда рукопись не относил, более того, даже ни одной редакции ее не предлагал, хотя в двух редакциях о том, что я забрал рукопись из «Юности», знали уже в июне, поверьте, не от меня, а со слов Ваших сотрудников. К тому же Вы прекрасно знаете, что устроить незамедлительную публикацию романа объемом в 24 печатных листа практически невозможно, на этом, не сомневаюсь, и был построен расчет редакции «Юности» с вчинением поправок на стадии верстки.

В своем втором письме Вы также пишете мне, что «даже Лев Толстой внимательно прислушивался к замечаниям доброжелательных критиков». Никак не могу понять, какое отношение этот пример может иметь к данной ситуации?.. Доброжелательные критики, к мнению которых прислушивался Лев Толстой, служили Литературе, все же «соответствующие, специально уполномоченные на то инстанции», поправки и замечания которых редакция собиралась вчинить мне на стадии верстки, — это люди, не имеющие отношения к художественной литературе, и Вы, Борис Николаевич, не хуже меня знаете, что проблемы художественности и цельности произведения — за пределами их интересов, задач, а чаще всего и понимания.

Не исключено, Борис Николаевич, что, читая мое письмо, Вы не раз подумаете: «Ему-то хорошо, а был бы он на моем месте...» Если бы я, Борис Николаевич, оказался на Вашем месте, я бы после ознакомления с романом пять месяцев тому назад, 11 февраля с. г., прямо сказал бы автору: «Уважаемый товарищ! Наши читатели — в основном школьники. На наш взгляд, в романе есть две главы, рассчитанные не на школьников. Могут быть два решения. Или вы откажетесь от этих двух глав, или мы вынуждены отказаться от вашего романа».