Унён Чон - Прощай, цирк

Не слушая моих возражений, он что-то долго орал в телефон, а затем без перехода бросил трубку. Мое лицо горело, словно не на девушку, а на меня плеснули кислотой. Брат же стоял рядом и грыз ногти, лишь мельком посматривая на меня. Отворачиваясь, я вдруг заметил, что по его лицу пробежала черная тень, а взгляд стал каким-то колючим. В этом взгляде таилась не ненависть и не отчаяние, а некая страшная сила, от которой бросало в дрожь.

Все длилось какие-то секунды, но мною овладели сомнения. Я подумал: «Обычно брат добр и ласков, так что означает эта мрачность? Может быть, он так упорно ищет жену не потому, что тоскует по ней, а потому, что ненавидит ее за побег? И, вообще, что же за беда заставила ее бежать?» Она исчезла, бросив все, как ящерица, которая в случае опасности отбрасывает свой хвост, не взяла с собой ничего: ни паспорт, без которого совсем никуда, ни регистрационную карточку иностранца, ни сумку, ни деньги, — и это все, зная, что чосончжогов, попавшихся при полицейской проверке, сотнями депортируют из страны…

Я внимательно посмотрел на брата, словно в его чертах скрывался ключ к ответам на все загадки. Солнце село и было уже темно, но я не отводил глаз. Брат стоял, опустив голову, то сцепляя, то расцепляя пальцы. Глядя, как кривятся его губы, можно было предположить, что он вот-вот расплачется, но я не находил в себе жалости. Не знаю почему, но я не мог избавиться от ощущения, что он меня обманывал.

Высадив его у дома, я закрыл дверь машины и вывернул на улицу. Мне не хотелось возвращаться, но куда поехать, я тоже не знал. Я просто гнал, куда глаза глядят. Я пролетел перекресток, от расстройства беспорядочно нажимая на клаксон и педаль газа.

Во мне вспыхнуло желание выплеснуть весь гнев на брата, который потерял девушку. Мне хотелось обвинить именно его и всю вину за ее исчезновение возложить на него, потому что это он не смог как следует присмотреть за своей женщиной. Мне хотелось выведать у него тайную причину ее побега. Почему она оставила брата, хотя знала, что он даже о себе не мог позаботиться? За окном неясной тенью промелькнула фигура брата.

Я нажал на тормоз. Машина, чудом избежав столкновения с быком моста, промчалась мимо, оцарапав кузов. Заверещал клаксон грузовика, ехавшего следом. Остановив машину, опустив голову на руль, я некоторое время восстанавливал дыхание. Потом я медленно поднял голову: сбоку на опоре моста висел маленький плакат с надписями типа: «Брак с вьетнамской девушкой», «Добро пожаловать в Корею», «Успех гарантируется»… С плаката на меня смотрел брат. Широко, весело, добродушно улыбающийся брат.

Брат спал, прижав к груди фотографию. Это была та самая фотография молодоженов, переодетых в корейские традиционные свадебные наряды. Я помнил, что ее сделали весной, когда в воздухе летали лепестки цветов. На снимке брат смеялся, сверкая зубами, а девушка улыбалась, чуть склонив голову. Он ни на секунду не расставался с фотографией.

Я не мог просто так сидеть и смотреть на брата: он то замирал с потерянным видом и смотрел в окно, то вскакивал и умолял меня найти девушку — в такие моменты вены на его шее раздувались от напряжения. Он без конца рассказывал, куда они вместе ходили: в рестораны, магазины, — описывал, по каким улицам они гуляли. Я оббегал весь город, показывая ее фотографию в каждом из перечисленных братом мест, но везде мне равнодушно отвечали, что не видели ее. В своих поисках я обшарил все закоулки в районах Вольгокдон и Гаридон, где теснились домики чосончжогов, и даже побывал на автобусной станции в надежде случайно встретить ее.

Брат, каждое утро встававший с новой верой, возвращался домой смертельно усталым и, не раздеваясь, заваливался спать. Непрерывное ожидание и постоянные разочарования выматывали его. Улыбка, которая раньше не сходила с его лица, теперь стала там редкой гостьей. Все, что ему оставалось, это отчаяние при мысли, что его жены не найти.

Мы не знали, где искать дальше. Как-то, собираясь на уже привычные розыски, я вышел на улицу, и тут в воздухе поплыл звон колокола Армии спасения — он говорил нам, что миновал очередной непростой год. Брат лежал совершенно без движения. Так продолжалось уже несколько дней. В душной комнате стоял неприятный затхлый запах. Никто давно не приходил к нам, даже телефон не звонил. Я перестал ощущать ход времени. Ему не было места в нашем доме, здесь царила лишь мрачная тишина.

Брат нуждался в поддержке, но в ней нуждался и я. Я тосковал по кораблю и Яньцзи. Я тосковал по проворным пальцам Ёнок, по всему тому, что прогоняло мое беспокойство, тому, что дарило мне свободу. Корея больше не могла предложить мне ничего подобного. Покой теперь давало мне только море, чужая страна и трюм корабля, похожий на брюхо кита.