Разговорились мы и время не замечали. А между тем солнышко уже припекать стало, и до нашей лавочки его лучики добрались. В Москве, наверное, опять «лужковской кепкой» тучи разгоняют, дождик по прогнозу должен идти. А здесь такая благодать, отдыхаешь и телом, и душой. Приятно всё это.
– Вы вот, Александр Владимирович, сказали, что сегодня люди сами себе героев выбирают, и ещё о памяти, о своих родовых корнях, о старшем поколении. Правильно всё это: и семью свою знать надо, и героев чтить. А что, если ты ничего о старших своей семьи не знаешь, и не в силу того, что ленив, а просто не можешь знать ничего?
– Такое вполне возможно, не отрицаю, даже наверняка такое может быть. Но причины, видимо, в этом случае должны быть веские.
– Да, веские, весомей некуда. Вот мою семью возьмём. Дед мой был репрессирован и расстрелян вместе с братьями, всего их четверо. В один день, первого ноября 1937 года, их взяли. Особым совещанием осудили, в ноябре же и расстреляли. Только в шестидесятом реабилитировали. Двадцать три года их потомки были поражены в правах. Двадцать три года никто о них ничего не знал. Не знали и после реабилитации ничего, и лишь в девяностом, спустя более полувека, что-то прояснилось. Вот, почитайте. Всегда с собой ношу. Жжёт всё это душу, но ношу.
Николай Германович достал портмоне и вынул из него аккуратно сложенные листки бумаги.
Я взял их в руки. Это был официальный документ, с угловым штампом, печатью, подписью, всё как положено – ответ управления УКГБ на заявление с просьбой прояснить судьбу репрессированных. Заявление было написано отцом Николая. Текст письма поразил меня. Много в своей жизни я повидал, много читал о репрессиях, расстрелах. Любой мало-мальски образованный человек знает, что было в период культа личности Сталина. Да, мы об этом слышали и читали. А здесь я в руках впервые держал документ.
Николай разрешил мне письмо это сфотографировать, а потому выдержки из него привожу полностью.
4.04.90 г.
…На Ваше заявление сообщаем, что Ваш отец П… … арестован 1.11.1937 года… якобы «за участие в контрреволюционной организации» и постановлением особого совещания при НКВД СССР от 23.11.1937 года приговорён к расстрелу. Приговор приведён в исполнение 23.11.1937 года. Содержался в тюрьме… место захоронения неизвестно, и установить его за давностью времени и отсутствием необходимых документов не представляется возможным.
Проведённой дополнительной проверкой в 1960 году установлено, что П… репрессирован необоснованно. Определением судебной коллегии по уголовным делам Верховного суда УССР от 16.04.1960 г. он реабилитирован (посмертно). Справка о его реабилитации 27.05.1960 г. выслана… по адресу…
Смерть П… нами зарегистрирована в отделе ЗАГС… откуда Вам будет выслано свидетельство о его смерти. Каких-либо документов П…, в том числе и архивного уголовного дела, не имеется.
Понимая глубину трагедии, постигшей Вас в связи с незаконным репрессированием Вашего отца, примите искренние соболезнования.
Начальник подразделения УКГБ. Подпись.
И второй документ.
6.04.1991 г.
…Сведений о точной дате расстрела… не имеется, но, согласно постановлению ЦИК СССР от 1.12.1934 г. «Об ускоренном и упрощённом порядке рассмотрения дел о контрреволюционных преступлениях», приговор приводился в исполнение немедленно или на следующий день после его вынесения. Известно, что после ареста они содержались в тюрьме города… возможно, в окрестностях и похоронены. Обнаружить места захоронения сложно, так как секретным приказом наркома внутренних дел Ежова от 30.01.1937 г. предписывалось во всех актах расстрела мест захоронения не указывать.
…Каких-либо документов, фотографий, писем и др. бумаг… в материалах дела не имеется.
Искренне сочувствуем… Подпись.
Собеседник мой разнервничался, разволновался. Понимаю, непросто даётся ему этот разговор, ох как непросто.
– Вот так. Как видите, всё, что касается человека, а ведь деду тогда было всего тридцать шесть, вытравлено. Нет ни одного документа, ни одной фотографии, ни одной дедовой вещицы и могилки нет, запрещено было могилы фиксировать. Вот что это? Как такое могло произойти? Пришли, забрали, расстреляли. Через почти четверть века извинились, мол, неправильно всё это было. И я в итоге в своей семейной истории прореху вижу. Так вот и получается, некоторые свои поколения в веках видят, а история моего рода, по сути, началась лишь с девятнадцатого века.
Что я мог сказать? Печально всё это. Вижу, переживает мой собеседник. Тяжёлый разговор, и он втройне тяжело дался Николаю Германовичу именно в этот день, в день, когда народ празднует, отмечает великий праздник, Победный день, а он вынужден вспоминать семейную трагедию.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу