Павел Кренев - Под Большой Медведицей

Он вытащил из кармана легкой своей куртки квадратную объемистую пачку «Казбека», достал папиросу и машинально, глядя перед собой, выколотил об коробку тыльную часть папиросы.

Курил он теперь редко и как бы украдкой, потому что Вера Сергеевна беспощадно стыдила его за бесхарактерность и неспособность бросить «эту отраву». Но случались минуты, когда покурить страшно хотелось и было просто необходимо это сделать. Сейчас как раз наступила такая минута.

– Давай сначала о месте возможного теракта, – он глубоко вдохнул «казбекский » дым. – Мы покумекали тут с Самохваловым и решили так. У этого снайпера, да и вообще у той стороны, нет никакого резона пытаться ликвидировать Лебедя в штабе армии, около штаба или вообще в Тирасполе. Это невыгодно и глупо, потому что убийство генерала должно быть актом возмездия за его разгром в молдавских вооруженных силах. Ну выстрелят в него здесь. Ну и что? Кто стрелял, зачем стрелял? Что этим хотели сказать?

Шрамко сделал глубокую затяжку и как отрезал:

– В него могут стрелять только в Молдавии. Если у румынской разведки это получится, то будут достигнуты две важные для них цели. Во-первых, это в самом деле месть за то, что Лебедь расхреначил их армию. И, во-вторых, они покажут всем, в том числе румынскому и молдавскому населению, что умеют мстить врагам новой Бессарабии. Умеют! Это поднимет боевой дух молдавских солдат и офицеров, возродит национальное самосознание и патриотизм населения. Это важно, согласись.

– Конечно, конечно, согласен, – закивал Гайдамаков.

– Теперь о времени покушения.

Дымя папиросой и сладостно вдыхая в большую свою украинскую грудь табачный дым, Шрамко наслаждался еще и свободой, и безопасностью этой обстановки, когда он может вот так, легко и расслабленно, подымить, не боясь попасть под кинжальный огонь нареканий Веры Сергеевны.

– Этот вопрос, наверное, самый сложный, но, похоже, и самый простой.

«Вот уж каламбур так каламбур! Как это: простой сложный вопрос? Должно быть что-то одно».

Поняв недоумение Николая, Шрамко заулыбался. Ему льстило то, что живет она в нем – вот эта его непредсказуемость.

А как же, грамотный опер и должен быть непредсказуемым.

– Ничего тут загадочного нет. Просто шестнадцатого числа у президента Молдовы состоится крупное совещание, на котором будут присутствовать представители силовых структур Румынии, Молдовы и России. Речь пойдет о взаимодействии в условиях мирного соглашения. Лебедь туда приглашен, его присутствие обязательно. Представляешь ситуацию, если Лебедь не явится на это совещание по причине своей гибели? Тут не только совещание сорвется. Сорвется весь процесс урегулирования конфликта, сорвутся все мирные договоренности. Опять будет война. Россия не простит гибель своего генерала. И Румыния добьется своих целей: Молдова, конечно, запросит у нее помощи и войдет в ее состав.

– Вот дела так дела, – задумчиво произнес Николай. – Получается, что на Лебедя будут покушаться исключительно на его пути в Кишинев.

– Да, так именно и получается.

Гайдамаков скрестил на груди руки, покачал молча головой, поразмышлял:

– Выходит, Виктор Федорович, время возможного покушения у нас имеется практически точное. А вот что касается места – тут сложнее. Путь от Тирасполя до Кишинева очень длинный. Где засидка будет? Как определить?

Шрамко вдруг повеселел:

– Эх, Николаша, нам ли жить в печали? Не из таких положений выползали. У нас еще пять дней впереди!

Генерал-майор Лебедь – командующий 14-й общевойсковой армией – проводил совещание по весьма деликатному вопросу. От результатов этого совещания, от того, как оно пройдет, какие решения будут приняты, зависит, останется ли он, Лебедь, в живых, или же исключат его из списков личного состава, снимут с котлового довольствия.

Примерно с такими интонациями и начал он совещание. Ему хотелось обернуть все в шутку. Нелепица какая-то, чей-то глупый вздор!

Казалась абсурдной, фантастической сама мысль, что он, Лебедь, боевой генерал, заслуженный, уважаемый даже врагами человек, может оказаться мишенью какой-то там девчонки, что его голова ляжет в перекрестие снайперского прицела…

– Очень бы мне не хотелось, чтобы моя голова получила дырку и проветривалась на летнем ветерке, – генерал уважал военный юмор и шутил всегда смачно, не улыбаясь, глядя всем в глаза.

Его громоподобный голос на совещаниях гремел ровными раскатами, без смены интонации, и подчиненные никогда не понимали, где тут шутка, а где прямой разнос. Хотя то и другое у генерала зачастую было неотрывно друг от друга. У него это получалось.