Герман Шелков - Злые люди и как они расплачиваются за свое зло

«Эй, заводная, погоди, не торопись, – громко и злобно сказал какой-то мужчина. – Выжми тормоз. Я что, за тобой бегать должен?»

Мы повернулись и увидели двух здоровенных мужчин в осенних кепках и полушубках с поднятыми воротниками. Полушубки были небрежно распахнуты, а под ними – по-пижонски расстегнутые на три пуговицы рубашки.

Мне показалось, что у этих людей огромные прямоугольные челюсти – ну точно школьный учебник.

Глаза у них были недобрые, нехорошие. И оба эти дяди неприятно ухмылялись.

Тетя изменилась в лице – превратилась в злую ведьму, хотя в поездах она ни на секунду не выходила из образа благодетельницы.

«Чего надо? – глухо спросила она, втягивая голову в плечи. – Я вас не знаю, и вы меня тоже. Идите себе своей дорогой».

Тетя глядела не в глаза этим людям, а вниз, на руки, и я тоже поглядела: руки у них были татуированные. В свои одиннадцать лет я уже знала, кто такие уголовники. Видела в кино и слышала от людей. И они были страшные, эти люди. От них веяло опасностью.

«Удивляюсь! – сказал один из уголовников. – Второй месяц ты здесь лохов щиплешь, а про наше терпение ни разу не вспомнила. Ты чего, Маруся? Кем ты себя считаешь? У тебя что, мозги высохли? Где наша доля? Кто ее видел? С кем у тебя разговор был? Называй имена, сволочь!»

Глаза у тети забегали, и она назвала какое-то короткое и странное имя. И тут же пожалела об этом, потому что уголовники уличили ее в обмане и взорвались.

«Ты чего несешь? – крикнул тот, который первый заговорил с тетей. – Вот сука! Обмануть хотела! Человек, о котором ты толкуешь, три месяца как помер и на кладбище лежит!»

Другой уголовник вынул из кармана нож, нажал на кнопку, и выскочило узкое и острое лезвие.

Перепуганная тетя шарахнулась к стене, а я прижалась к дверям. Теперь я поняла, почему она смотрела на руки: боялась ножа. И он и появился.

Тот, который вытащил нож, сказал: «Давай сумку, стерва. А то лицо порежу!»

Он забрал тетину сумку, стал рыться в ней, нашел конверты с деньгами и забрал себе. Не оставил тете ни одной бумажки. «Штраф за плохое поведение» – было его злое и одновременно насмешливое объяснение.

Уходя, уголовники швырнули сумку на пол и напомнили тете, что ей следует отдавать часть денег в какую-то общую кассу, и сказали, что привели в действие какой-то закон, и только по великодушию отпускают тетю без физических увечий, однако в другой раз, если подобное повторится, невредимой она домой не вернется.

Вот так «небывало удачный день»! Все двести рублей пропали – исчезли до последней копеечки.

Мне показалось, что тетю попросту ограбили. Слишком уж грубо и дерзко действовали эти уголовники с пружинным ножом. И хотя они упомянули какой-то закон, это выглядело именно как наглое ограбление. Если они имели в виду какой-то свой обычай, то им следовало бы по крайней мере вести себя повежливее. Ведь обычаи должны быть проникнуты величием, только тогда их приятно соблюдать. Но разве может быть что-то величественное у преступников?

У тети с лица исчез румянец. Она стиснула зубы и схватила себя за подбородок. Наверное, это было мгновение ее самого глубокого волнения.

Было видно, что она потеряна и подавлена и изо всех сил старается справиться со своим испугом.

Я молчала и думала: что теперь будет, станет ли тетя ходить со мной по поездам? У меня вдруг появилась надежда, что мы бросим это мерзкое и противное занятие.

«Ведь недаром, – подумала я, – тетя так перепугалась ножа уголовников. Вон, на ней лица нет. И вот уже которую минуту она не говорит ни слова и не сдвигается с места».

Тетя медленно приходила в себя. Наконец она глубоко вздохнула и захотела вернуться домой. До сих пор я считала, что тетя ни за что не бросит «работу», если в кармане у нее пусто. Но вот мы без копейки отправились восвояси.

Пока мы добирались до дома, тетя со мной не разговаривала. А я заняла себя рассуждениями о том, почему уголовники назвали тетю Марусей, если у нее другое имя. Либо они ошиблись, либо им все равно, как и кого зовут.

Сейчас-то я знаю, что у преступников «маруся» – это не имя, а пренебрежительное обращение к женщине. Оскорбительное слово, проявление неуважения и даже презрения. Но тогда, в одиннадцать лет, я, разумеется, об этом не имела понятия.

Очутившись дома, тетя ни слова не сказала своему злому псу Коле, а когда он сам заговорил с ней о каком-то деле, махнула рукой. И он замолчал и ушел к себе.

У меня в душе возникло новое ощущение. Неужели тетя изменилась? Лицо у Коли было заспанное, и от него разило водкой, а тетя его не выругала. Почему?