Михаил Попов - Вивальди

— Все воруют версии, Женя, иногда даже этого не замечая. Искренне считая, что сами придумали. Надстраивают, развивают. Чердак презирает фундамент.

— Не хочешь, не говори.

— Да скажу, все равно завтра утром уже выскочит на полосу.

— Ну, не томи.

— Флэш-моб.

— Что?

— Ты не знаешь, что такое флэш-моб?

— Я знаю, что такое флэш-моб, не понимаю только здесь он к чему.

И только я это сказал, как мне стало ясно к чему.

— Так ты хочешь сказать…

Сагдулаев опять наполнил стакан, теперь уже свой.

— Только не простой флэш-моб, а модифицированный. Люди не просто собираются в одном месте и выкидывают какую-нибудь глупую массовую выходку, раздеваются до гола, ныряют толпой с моста, а совершают осмысленный, целенаправленный, как правило общественно полезный акт. То отлупцуют мошенников у трех вокзалов, то дурных скрипачей проучат на Арбате. Понимаешь, такой Смоктуновский коллективный.

Мне показалось, что он немного ошалел от своей горской воды. Сагудлаев быстро пояснил?

— «Берегись автомобиля». Он там машины угонял для детского дома.

— Молодец. — Искренне сказал я ему. — Ты их уже поймал?

— Еще нет. Но то, что у них есть комета, если развивать твой космический образ, знаю точно.

Я кивал, все больше проникаясь его мыслью.

— А вообще-то красиво, — сказал он, задумчиво прищурившись.

— Что красиво?

— Идея красивая. Жажда справедливости, растущая непосредственно из толщи максимально народных масс. Ведь справедливость, именно справедливость, как я понял, главная фишка у них, у этой банды активных добряков. А еще говорят — народ у нас спился, и с грязью слился.

Сагдулаев согласно и сосредоточенно кивал своим словам. Он был явно вдохновлен подобными выводами.

Я смотрел на него с удивлением: ядовитые струи подобных мыслей (про спившийся народ) нет-нет да и выпрыскивались из под его клавиатуры в прежние времена. Что население российское в большинстве — дрянь, и такая дрянь, что даже светлую идею свободного рынка может приспать, как одуревшая свинья свежих своих поросят. Население, обитающее ниже уровня идей своего века. Русские живут так, словно свою задачу на этом свете уже выполнили, и теперь только мешают другим народам выполнять их задачи.

Хотелось, очень хотелось мне воткнуть ему несколько мстительных напоминаний. А он продолжал бла-бла про то, что ему приятно, тепло осознавать: несмотря на льющиеся с телеэкранов и газетных страниц (его Сагдулаевских страниц!) интеллектуальные помои, не загублен тихий робкий цветок доселе скрытой неподдельной народности. Информационные фекалии переработались в полезное удобренье для нового морального старта, пусть пока всего лишь на каменных московских почвах. А там дальше ухнет, рванет и покатится по России матушке…

Я ничего ему не сказал. Во-первых, не герой я таких разоблачительных представлений, а во-вторых: это именно он додумался до идеи очистительного, восстанавливающего массовую справедливость флэш-мобства. За это ему многое прощается.

— Всему на свете есть причина, народ таинственный и жуткий, он отрастает как щетина, из под земли на третьи сутки.

— Что это? — неприязненно спросил как бы очнувшийся от сказочной арии Сагдулаев, и я вспомнил о его отвращении к рифмованному тексту.

— Это стихи. Про русский народ. Одного хорошего поэта.

Он кивнул, окончательно опоминаясь.

— Ладно, иди. У меня куча работы.

И словно они ожидали этих слов за дверью кабинета, внутрь вломились сразу несколько человек с бумажками и выпученными глазами.

Жесткий, холодный март продолжает царить в Подмосковье. Ни одной набухшей почки, солнце светит, но не греет. Голая земля, голые ветки, прошлогодний окостеневший мусор.

Открытая, обширная веранда современного большого загородного дома. Сосны, березы, серая мертвая трава расчесана граблями, за ними метрах в тридцати поблескивает речная гладь в мелкой ряби.

На веранде сидит в глубоком плетеном кресле пожилой, хорошо сохранившийся мужчина, он чистит ножиком красное яблоко, делая его белым. У перил веранды спиной к сидящему стоит юноша, высокий, с удлиненным бритым черепом. Правой рукой он обнимает один из столбов поддерживающих крышу веранды, как бы пытаясь обрести союзника в этом элементе деревянной архитектуры. Между сидящим и стоящим происходит неприятный разговор.

— Хватит. Ты начинаешь заигрываться, сынок.

— Это не игры.

— Что меня и беспокоит.

— Беспокойство есть признак живой психики.