Прошел слух, что прибудут подкрепления в зимней форме, и что русские будут сброшены в Волгу. Но затем одно за другим последовали неприятные происшествия: повсюду стали находить тела убитых французских солдат. Казаки, якобы задобренные Мюратом, начали проявлять агрессивность. В один из дней они внезапно напали на артиллерийский обоз, который шел из Смоленска, и сожгли его. Спустя три дня, на той же дороге они ранили и убили несколько гвардейских драгун. На следующий день их жертвами стал целый эскадрон, и в качестве добычи они захватили две почтовые кареты, возвращавшиеся во Францию.
Себастьян наблюдал, как крупными хлопьями медленно падал и, едва коснувшись крыш домов, тут же таял первый снег. Во дворе из картин, снятых со стен дворца, солдаты соорудили для себя подобие хижин. В бюро секретарей вошел элегантный адъютант главного штаба, одетый по-венгерски в красный мундир с золоченым шелковым поясом.
— Текст двадцать второго бюллетеня для его величества.
— Господин Рок, — обратился к Себастьяну барон Фен, — вместо того, чтобы смотреть на падающий снег, прочтите документ и отнесите его императору.
Барон снова погрузился в составление приказа о назначении: новоиспеченного генерала отправляли в Португалию.
— Господин барон…
— Отнесите, говорю вам.
— Есть вопрос.
— Какой же? — спросил барон, отрываясь от документа.
— Вы считаете, что намеки на происшествия на Смоленской дороге необходимы?
— Нет, конечно!
— Я могу вычеркнуть?
— Разумеется.
— И вот…
— Ну что еще?
— В тексте не хватает положительных фактов.
— Если вы находите что-либо положительное, добавьте для украшения.
— Мне необходимо ваше согласие.
Барон взял в руки документ, а Себастьян, стоя рядом с ним, предложил несколько уточнений:
— После «пожары полностью прекратились» , почему не добавить «мы каждый день обнаруживаем склады с сахаром, мехами, сукном» …
— Но не с мясом.
— Нет, но это будет напечатано в «Мониторе» ; лучше, чтобы информация была утешительной. Посмотрите, здесь тоже, после « основная часть армии расквартирована в Москве» …
— Что я должен здесь увидеть, господин Рок?
— В том же позитивном духе, я бы добавил «где она восстанавливает свои силы».
— Хорошо, добавьте.
— А молодой человек прав.
То был император. Он неслышно вошел в комнату и слышал их разговор. Секретарь и его помощник встали.
— Берегитесь этого юноши, Фен, он хорошо соображает. А где Меневаль?
— В постели с малярией, сир.
— А как зовут юношу?
— Себастьян Рок, сир. Он мой старший служащий, поскольку у него хороший стиль письма.
— Мы могли бы, пожалуй, использовать его в Карнавале. Что вы об этом думаете, Фен?
— Он действительно образован…
В особняке Карнавале службы цензуры перерабатывали театральные пьесы, которые получали разрешение на постановку. Как Писистрат в Афинах заставлял переписывать песни Гомера, так образованные чиновники вырезали из «Аталии» далекие, но неприятные для его величества намеки; они лишали классиков остроты ради спокойствия империи, подыскивали новое место действия для слишком осовремененных комедии.
Себастьян зарделся от счастья, и чтобы сдержать дрожь в руках, сложил их вместе. Наполеон спросил:
— Вы любите театр?
— В Париже, сир, я ходил в театр так часто, насколько мне это позволяла служба в Военном министерстве.
— Вы смогли бы пересмотреть трагедию?
— Да, сир.
— И вытравить у классиков сцены и слова с двойным смыслом, в которых зритель способен увидеть намек на империю и своего императора?
— Смог бы, сир.
— Если бы вам предложили пьесу о Карле VI, как бы вы поступили?
— Плохо, сир. Очень плохо.
— Объяснитесь.
— В этом случае и изменять ничего не надо, ибо сюжет сам по себе вреден.
— Продолжайте.
— Нельзя показывать на сцене сумасшедшего короля.
— Брависсимо! И вы смогли бы добавить что-нибудь из античной литературы в современную пьесу?
— Думаю, что смог бы, сир. Я знаком с произведениями греческих и римских авторов.
— Фен, когда вернемся в Париж, представьте вашего писаря барону де Поммерою. Ему позарез нужны помощники. И не стройте кислой физиономии! Вы найдете другого секретаря, способного переписывать ваши заметки.
Чтобы продемонстрировать кому-нибудь свое удовлетворение, император имел привычку больно драть отличившегося за ухо, либо ласково награждал увесистой затрещиной. Себастьян, к своей радости, удостоился императорской оплеухи, которая стоила дороже ордена.
Читать дальше