Карлос Фуэнтес - Избранное

- Хайме!

Голос доньи Асунсьон спускался вниз по каменной лестнице. Мальчик, сидевший у ног Эсекиеля Суно, вскочил как ошпаренный.

- Что ты будешь делать, Эсекиель?

- Мне надо добраться до Гуадалахары. Там у меня друзья. Но ты сейчас иди, а утром принесешь мне еще поесть.

- Когда ты уйдешь?

- Завтра вечером. Дай мне здесь отдохнуть денек, потом я пойду дальше.

Мальчик взял руки шахтера:

- Разреши тебе помочь.

- Ты уже мне помог, малыш.

- Хайме! Хайме!

-...теперь иди, чтоб не заподозрили...

- Завтра до ухода в школу я тебя увижу, да? - Конечно. Спасибо. Беги.

Эсекиель Суно опять вытянул ноги. Подложив руки под голову, он втянул

в легкие пахнущий ветхостью воздух сарая. («Ах, и славный же малыш! Он ведь тоже час-два назад думал, что один-одинешенек на свете».)

Хайме идет вверх по дворцовой лестнице какой-то новой походкой -спокойной и вместе с тем напряженной. Мир стал устойчив, он больше не ускользает от его рук. Хайме видит рядом Спасителя, пригвожденного к кресту. Видит Эсекиеля Суно - еще ближе,- и не безмолвного, как та распятая фигура. Видит пасхальную свечу, которая возжигается, чтобы сгореть. Видит собственное свое тело подростка, полумужчины, в котором все лица и образы - Христос, Эсекиель, свеча - переплетаются и поясняют одно - мужское тело. Медленно поднимаясь, он трогает лицо, плечи, бедра Хайме Себальоса, это удивительное тело. На площадке веером распахиваются блестящие краски картины «Распятие». А вверху лестницы с нетерпением ждет фигура в черном.

- Нет, только поглядите, какой вид! Где ты был? Ты как будто вывалялся в пыли? Иисусе, спаси и помилуй! Сейчас придет дядя. Скорей переоденься. Ужин в восемь. Живо, не опаздывай.

(«А мальчика что-то тревожит. Других он, может, и обманет, но не меня»). Лиценциат Хорхе Балькарсель кончил завтракать и утер рот салфеткой. Племянник не слушал, о чем говорят. Когда к нему обращались, мальчик краснел.

- Решительно, ты сегодня какой-то рассеянный. Разве сегодня не надо в школу идти? Ах, эти каникулы. Они только разлагают. Живей, живей, мальчик. («У него изменилось выражение лица. Становится мужчиной. А, вот и прыщ на лбу. А вон еще, да, он будет как все. Разболтанный, влюбчивый, дерзкий со старшими... Да, он испытал, что такое дисциплина, теперь захочет курить, пить... захочет спать с женщинами... еще встретится со мной... прыщи, усы - кошмар! Перестанет мне повиноваться. Ну, это мы посмотрим».) Побыстрей, молодой человек! Я не шутки шучу.

Хайме неловко поднялся и опрокинул стул; извинившись, он, стоя под хмурым взором дяди, допил кофе с молоком, взял ранец и направился на кухню.

- Да поторопись же, черт возьми! Что тебе там нужно на кухне?

- Стакан воды...

- Разве на столе нет воды? («Он думает, я не вижу, какой у него разбухший ранец. Наверно, подкармливает нищих со всего прихода. И когда у него выросли такие ручищи?»)

- Простите. Я не заметил.

- Не заметил, не заметил! Вот так не заметишь и в яму упадешь. Живей за дело. И смотри мне, отвечай повежливей.

- Я сказал, простите.

- Ну-ка, в школу, сказал я! Наглец! В это воскресенье не пойдешь гулять. Еще чего!

Хайме прошел через гостиную и спустился по лестнице. Постучал костяшками пальцев в дверь каретного сарая. Никто не отозвался. У него перехватило дыхание. Он открыл дверь и с тревогой кинулся вглубь между старой рухлядью.

- Это ты, малыш?

- Эсекиель! Я думал, ты ушел. Как себя чувствуешь?

- Лучше. Уйду вечером. Принес мне что-нибудь?

- Вот, бери. Меня чуть не застукали. Принес то же, что вчера, такую пропажу не заметят.

- Домашние ничего не пронюхали?

- Да что ты! Все еще спят.

- К полудню вернешься?

- Да, и приду к тебе.

- Не надо. Могут заподозрить. Лучше простимся сейчас.

- Нет! Я прошу, позволь мне прийти. Эсекиель взлохматил ему волосы.

- Славный ты мальчуган!.. Но если и вправду хочешь мне помочь, не приходи. Я уйду, как только стемнеет.

Сила мужчины. Непреклонная воля мужчины, совсем не то, что проповедует дядя. Это понятно без слов, подумал Хайме, глядя в глаза Эсекиелю. Он никогда его не забудет, никогда не забудет его историю.

- Дай обниму тебя, малыш, и спасибо, что понял меня и помог.

Никогда не обнимали его такие крепкие руки. Никогда не слышал он

запаха такого скудного тела: плоти ровно столько, сколько надо для работы, ни грамма больше.

- Эсекиель, когда я тебя опять увижу?

- Когда-нибудь, когда и ждать не будешь.

- Ты победишь?

- Это точно. Как то, что солнышко всходит каждое утро.