Array Шэнь Жун - Царь-дерево

— Ты должен помочь Ли Хуэй…

— А что такое? — В горле у него вдруг запершило, как будто он хлебнул чего-то крепкого.

— На заводе много говорят о ее образе жизни. Ты не знаешь, что за картинки она рисует? Ты знаешь, как она танцует? Ты знаешь, что у нее есть магнитофон? А ты знаешь…

Ай Лимин не связывала впрямую все то, что касалось Ли Хуэй, с буржуазным сознанием или преклонением перед иностранным образом жизни. Но Лян Цисюн почувствовал, что за этими подозрениями в увлечении «нездоровой» живописью, в знакомстве с фривольными завсегдатаями танцплощадок, в обладании импортным фирменным магнитофоном, за всем этим скрывается что-то другое. Он понял это по необычному поведению Ай Лимин, по нескрываемой злобе в ее глазах.

Еще одно воспоминание из прошлого.

В один прекрасный день младший брат не вернулся домой. Когда Лян Цисюн пришел с работы, отец был похож на растерявшегося муравья, бегающего по горячей сковородке. Он схватил тут же Лян Цисюна за руку и стал его упрашивать:

— Скорее, сынок, скорее пойди поищи Саньяна, а то кто-нибудь может заметить…

— А где он?

— Тише. Ах, неужели он пошел на Тяньаньмэнь, неужели туда?

— А, чтоб ему пусто было! — Зрачки у матери расширены, голос ее дрожит. — И надо же так искать приключений на свою голову!..

Выйдя со двора и уже сев в автобус, Лян Цисюн все еще был в нерешительности: действительно ли нужно ехать на Тяньаньмэнь и искать там брата?

Весна 1976 года, праздник «цинмин» — День поминовения, площадь Тяньаньмэнь запружена людьми, пришедшими отовсюду, чтобы помянуть недавно умершего премьера Чжоу. Море людей, волны цветов и венков — невзирая ни на что, народ собрался, чтобы отдать дань своего уважения. И один человек здесь словно капля. Как искать Саньяна? Лян Цисюн уже заезжал сюда перед тем, как вернуться домой. Конечно, он не сказал об этом родителям. Да и был он здесь не затем, чтобы читать стихи или произносить речи. Он, Ай Лимин и несколько членов заводского союза молодежи по указанию горкома и заводского парткома прибыли сюда, чтобы отыскать участвующих в демонстрации рабочих завода, провести с ними работу, убедить вернуться на завод, «держаться революции, стимулировать производство». Его роль не доставляла ему много радости.

К вечеру атмосфера на Тяньаньмэнь сильно накалилась. Нескольких парней, которые что-то громко кричали, увели; у двух девушек отобрали фотоаппараты и засветили пленку, она валялась на земле; появилось больше людей, одетых в черное, с повязкой «рабоче-крестьянская гвардия столицы». Где же Саньян?

Брат словно был сыном других родителей. Цисюн такой серьезный, спокойный, расчетливый. Саньян — всегда что-то замышляет втайне от других, «заговорщик». Он увлекся политикой, писал в тетрадку стихи и читал их домашним. Мать не выдерживала и, норовя ударить его, причитала: «О предки, неужели тебе жизнь надоела? Только выйдешь, и тебя тут же схватят!» «Что сейчас необходимо Китаю, так это люди, которые не боятся смерти!» — отвечал тот. Конечно, Лян Цисюн не мог не беспокоиться о таком брате. Может, он среди тех, кто писал на памятнике стихи? Может, его уже увели?

В это время люди впереди заволновались, толпа пришла в движение, как будто в толще воды промелькнула хищная рыба. Лян Цисюн не успел разобраться, что произошло, как чья-то рука тронула его за рукав. Это была девушка, лицо которой было почти скрыто платком, однако ему показалось, что он где-то ее видел. Она протянула ему небольшую сумку из непромокаемой ткани, похожую на военный планшет.

— Вынесите это отсюда. А мне нужно еще помочь одному человеку.

— Вы… — Лян Цисюн был напуган.

— Заверните, чтобы не было видно. — Она протянула ему кусок какого-то брезента, потом указала на повязку «рабоче-крестьянская гвардия» на его рукаве. — Вы меня не знаете, а я вас, кажется, знаю. Вы из третьего цеха. Я никак не могла отыскать здесь кого-нибудь из знакомых, хорошо, что наткнулась на вас. Вы ведь пришли сюда, руководствуясь своими чувствами к премьеру Чжоу, вы слушали только свое сердце, вы чувствовали, что нужно сделать, и сделали это!

Рука, лежавшая на его руке, сжалась, он увидел ее горящие глаза, потом она повернулась и растворилась в толпе. Кто она? По дороге домой Лян Цисюн раскрыл сумку и увидел в ней два фотоаппарата: один «Чайка», другой японский — «Великолепие». А что на пленке, разве узнаешь? Даже при нынешней общей накаленной атмосфере эти два фотоаппарата обжигают, как две только что выплавленные железные болванки.