Леонид Шорохов - Черная радуга

Семен предчувствовал невероятную перемену — он пришел из парка на полчаса раньше обычного и в относительно человеческом состоянии. Пока он стягивал с себя пропыленные туфли, Лиза мельком взглянула в ванную — набралась ли вода? — и шагнула к нему как в пропасть.

Муж стоял, недоверчиво глядя на нее, — ее мягкие, полные губы, чуть тронутые кармином, тихо улыбались.

— Ты чего? — спросил Семен, попятившись.

Лиза взяла мужа за руку и повела в ванную. Он слегка упирался, но шел. Шел, не вырывая своей напряженной, недоверчивой руки, и Лизино сердце запело. Это была первая, пусть совсем маленькая, пусть незаметная, но победа.

— Раздевайся, — сказала она, подведя Семена к голубоватой, до краев наполненной ванне. — Снимай с себя всю эту грязь, мойся.

Семен молча взглянул на нее, на секунду задумался, потом что-то дрогнуло в его напряженном лице, и он начал стаскивать с себя мятую рубашку, брюки, дырявые носки, и тут остановился. Лиза вопросительно взглянула на него. Семен опустил глаза, потом быстро посмотрел на нее и как бы несколько смутился. Лиза чуть покраснела.

— Ну ладно, — сказала она, поворачиваясь. — Ты тут залезай в ванну, а я пока соберу на стол.

Лиза шагнула к порогу, но тяжелая Семенова рука вдруг легла сзади на ее плечо. Не поворачивая головы, Лиза мягко откинулась назад и на мгновение прижалась щекой к его ладони. Он смущенно кашлянул и отпустил ее.

Лиза вышла из ванной. Разом вылетело из головы все то страшное, что отделяло ее от Семена, словно позабыла она все тяжелые преодоления последних недель, и только билось в виске печальное сожаление: «Сколько потеряно, о, сколько уже безвозвратно потеряно!»

Сейчас Лиза верила со всей силой своей исстрадавшейся души, что ее женское счастье и ее женская доля зависят только от нее самой. Она верила, что счастливая семья на девять десятых состоит из женской ласковой мудрости и лишь десятая отпущена на все остальное.

Семен плескался за тонкой стеной, и Лиза крикнула ему сквозь навернувшиеся слезы:

— Зубы не забудь почистить как следует! — И шепотом добавила: — Горе ты мое…

Они сидели за обеденным столом друг против друга, как в добрые свои времена. Курился пар над тарелкой, белела свежестью тугая крахмальная салфетка, Семен шумно прихлебывал суп, а Лиза держала в руке забытую ложку и украдкой рассматривала его сосредоточенное лицо.

«Господи, — подумала она, сглатывая невольный комок в горле. — До чего ж исхудал… Под глазами темные круги». И рука, державшая ложку, заметно дрожала.

Лиза невольно отметила, с какой торопливой жадностью он ест. У нее туго заломило в висках — он был явно, давно, безнадежно голоден. Уходя рано утром в свой парк, он не брал в рот и малой крошки. Днем — это Лиза знала точно — только пил. Приходил домой поздно, очень пьяный, и не нуждался уже ни в каких разносолах. Чем же он жил?

Вот он перестал хлебать суп и поднял голову. Лиза отвела глаза.

— Все, — сказал Семен, устало отодвигая тарелку. — Наелся, хватит.

Лиза вздохнула.

— Поел бы еще… Не сыт же ведь…

В самом деле, десяток ложек супа и маленький ломтик хлеба — разве так ел он когда-то?

Теперь ему хватило едва ли не десятой доли того, что он съедал прежде.

Семен сытно вздохнул и поискал глазами по сторонам.

— Ты не видала, тут где-то у меня «бычок» должен был оставаться.

У Лизы вновь стиснуло горло. Семен забыл уже, когда держал в руках нормальную сигарету. Теперь ему перепадали только чужие окурки. Лиза засуетилась, бросилась в спальню, распахнула дрожащими руками сумочку (на палас посыпались гребенка, зеркальце, помада) и выхватила из нее пачку хороших заграничных сигарет.

Семен взял в руки пачку и довольно прищурился.

— Да, — сказал он. — Это дорогие.

Те полтора рубля, которые стоила пачка, казались ему неслыханной суммой. С ума можно было сойти от непозволительного транжирства. Семен открыл пачку, вытянул сигарету и, не спеша закурить, с видимым наслаждением понюхал ее.

Лиза сидела напротив, стараясь улыбаться сквозь сдерживаемые слезы: как же он измельчал, ее муж, отец ее ребенка. А ведь не так давно он был главой и опорой семьи. Крупный, с широкой костью, все еще сильный, несмотря на пьяную диету, Семен теперь выглядел, как уцененный товар, забытый на пыльном прилавке. Внешняя оболочка его казалась почти сохранившейся, но стоит внимательно приглядеться, и увидишь, что внешние изменения были только слабым отголоском тех глубоких внутренних изменений, которые подточили и разрушили характер.