Тан Тван Энг - Сад вечерних туманов

И в очередной раз проиграла, заключив пари с самой собой.

Вся минувшая неделя требовала б о льших усилий, нежели обычно, а потому субботним утром я сладко нежилась в постели, пока не услышала, как кто-то зовет меня. Рассеянный по стенам спальни солнечный свет поведал, что было около половины восьмого. Я накинула халат и задержала на мгновение взгляд на картине Юн Хонг, прежде чем выйти. Аритомо стоял на веранде, в руке у него небрежно болтался рюкзак.

— А, вот и вы, — сказал он. — У меня птичьи гнезда кончились.

— Торговец лечебными травами в Танах-Рате ими не запасается, — напомнила я ему. — И лавка его в такое время еще не открыта, тем более в субботу.

— Одевайтесь. Поспешите! — Он хлопнул в ладоши. — И оденьте ботинки покрепче. Мы отправляемся в горы.

Мы пошли пешком, держа путь к северу от плантации Маджуба. Далеко на востоке облака кольцом окутали гору Берембун. Вскоре чайные поля сменились невозделанными склонами. На самом краю джунглей Аритомо остановился и, обернувшись, некоторое время пристально вглядывался в путь, каким мы пришли. Оставшись доволен, он ринулся в заросли папоротников. После секундного колебания я последовала за ним.

Трудно описать, на что похоже вхождение в тропический лес.

Взгляд, привыкший узнавать линии и формы, ежедневно видимые в городах и селениях, ошеломлен беспредельным разнообразием побегов, кустов, деревьев, папоротников и трав — и все они рвутся к жизни безо всякого порядка или сдержанности. Мир предстает в единой раскраске, почти одноцветным. Потом, постепенно, начинаешь воспринимать оттенки зеленого: изумруд, хаки, селадон, лайм, шартрез, авокадо, олива. А когда взгляд пообвыкнет, начинают проявляться и другие цвета, они рвутся занять подобающее им место: стволы деревьев, исчерченные прожилками белого, желтые печеночники и красная росянка в потоках солнечного света, розовые цветы трепещущих вьюнов, обвивающихся вкруг ствола дерева…

Временами звериная тропа, по которой мы шли, совершенно пропадала в мелколесье, однако Аритомо всякий раз без колебаний погружался в растительность и мгновение спустя выбирался из зарослей на другую тропу. Многоголосье насекомых шипело и трещало в воздухе, как жир в коптильном казане. Птицы каркали и свистели, сотрясали высоко над нами ветки, устраивая нам душ из росы. Обезьяны завывали, впадали в наглое молчанье, а потом снова принимались вопить. Широкие вощеные листья наглухо закрывали путь позади нас. К своему удивлению, я убедилась, что мне не составляет труда поспевать за Аритомо: с тех пор, как я стала работать в Югири, выносливости у меня прибавилось.

— А где мы гнезда достанем?

— У симайев, — ответил он, не отрывая глаз от тропки впереди и не замедляя шага. — Куда дешевле, чем у этих головорезов-китайцев.

Я уже насмотрелась на гнезда в китайских медицинских лавках, их выставляли внутри гладко подогнанных деревянных коробочек рядом с банками сушеных тигровых пенисов и возлежащим на розовом бархате женьшенем.

— Почему симайи продают их вам?

— Во время Оккупации у них возникли нелады с властями, — сказал Аритомо. — Магнус попросил меня им помочь. С тех пор они всегда отдают мне гнезда по хорошей цене.

Деревья кренились под самыми разными углами, будто к земле их притягивали щупальца обвивших их ветви лиан. Промелькнула изумрудная нектарница — зубчик света, не утративший сияния солнца, которого пичуга набралась, прежде чем залететь в джунгли.

Пока мы подымались вверх, Аритомо обращал то и дело мое внимание на растения в мелколесье. Раз он остановился погладить бледный ствол какого-то дерева.

— Туаланг [185] Туаланг — менгарис, пчелиное дерево. , — назвал он его. — Они вырастают до двухсот футов [186] Свыше 60 метров. в высоту. А это, — он склонился над низким неприметным кустиком и потрепал его палкой, озорно глянув на меня, — то, что малайцы зовут «Тонгкат Али». Его корень, говорят, способен оживить в мужчине увядающее половое влечение.

Если он надеялся взволновать меня, то напрасно: до войны подобные прямые намеки на имеющее отношение к вопросам пола меня смутили бы, но только не теперь.

— Нам стоило бы выращивать и продавать его, — сказала я. — Только представить, какое мы сколотили бы состояние!

Солнце стояло высоко, когда из лесной чащи мы вышли на скалистый склон. Земля тут была голой, если не считать редких всклоченных метелок лаланга. Все это время я воображала, что мы идем к какому-нибудь местному селению коренных жителей, а потому аж присела, когда увидела перед собой врезавшуюся в бок крутого известнякового утеса пещеру, вход в которую охраняли сталактиты.