Элена Ферранте - Те, кто уходит, и те, кто остается

Провокативные высказывания Мариарозы и приглашение ее подруг заставили меня откопать те две брошюры, что некоторое время назад дала мне Аделе. Я положила их в сумку, чтобы прочитать на свежем воздухе, под серым небом последних зимних дней. Начала я с той, чье название меня сразу заинтриговало: «Плевать на Гегеля». Я читала, Эльза спала в коляске, а Деде, одетая в пальто, сапоги и шерстяную шапку, вела неспешную беседу со своей куклой. Меня поражала каждая фраза, каждое слово; какая смелость, какая свобода мысли! Я подчеркивала отдельные строчки, ставила на полях восклицательные знаки, обводила целые абзацы. Плевать на Гегеля. Плевать на всю мужскую культуру, на Маркса, Энгельса, Ленина. На исторический материализм. На Фрейда. На его психоанализ и «зависть к пенису». На брак, на семью. На нацизм, сталинизм, терроризм. И на войну. И на классовую борьбу. И на диктатуру пролетариата. И на социализм. И на коммунизм. И на ловушку равенства. На все продукты патриархальной культуры. На все организационные формы. Бороться с распылением женского интеллекта. Вырваться за рамки так называемой культуры. Поломать систему, начав с материнства: никому не дарить детей. Освободиться от диалектики раба и господина. Вырвать из мозга саму идею своей неполноценности. Вернуть себе себя. Никому себя не противопоставлять. Во имя своего отличия перевести проблему в другую плоскость. Университетское образование не освобождает женщину, а лишь совершенствует ее угнетение. Долой мудрость. Пока мужчины открывают космос, для женщин жизнь только должна начаться. Женщина — это обратная сторона Земли. Женщина — это непредсказуемый субъект. От смирения нужно избавиться, здесь и сейчас, в настоящем времени. Автором этих страниц была Карла Лонци. [13] Лонци Карла (1931–1982) — итальянская писательница, искусствовед, известная феминистка и автор теоретических работ по феминизму. «Как может женщина, — думала я, — научиться так мыслить? Сколько я корпела над книгами, но при этом просто следовала за ними, не использовала их по-настоящему, не оборачивала против них же самих. Вот как надо использовать голову! Вот как надо протестовать. Я столько работала над собой, а думать не умею. И Мариароза не умеет. Начиталась всего подряд и цитирует чужие мысли, зато с блеском, а публике нравится. Вот и все ее таланты. А вот Лила умеет. В ней это заложено природой. Если бы у нее была возможность учиться, именно так она бы и писала».

Меня захватила эта идея. Что бы я ни читала в тот период, мыслями непременно возвращалась к Лиле. Я столкнулась с женским взглядом на мир, который при всех различиях вызывал во мне то же восхищение и то же чувство собственной недоразвитости, что и моя подруга. Я читала, а сама думала о ней: о событиях в ее жизни, о том, какие из этих идей она бы приняла, а какие отвергла. Под впечатлением от прочитанного я стала часто встречаться с подругами Мариарозы, хотя это было нелегко. Деде то и дело спрашивала, когда мы пойдем домой, Эльза ни с того ни с сего принималась радостно ворковать. Но проблема была не только в дочках. На этих собраниях я видела женщин, похожих на меня, которые ничем не могли мне помочь. Слушать в корявом пересказе то, что я и без них уже знала, было скучно. Мне казалось, я достаточно хорошо понимаю, что значит родиться женщиной, и процесс осознания этого меня совершенно не интересовал. Я не собиралась публично рассказывать о своих отношениях с Пьетро и с мужчинами вообще, чтобы подтвердить, что все мужчины, несмотря на социальное положение и возраст, одинаковы. Никто из них не знал лучше меня, что значит перестраивать свое мышление под мужское, потому что иначе ты будешь отвергнута всей мужской культурой: я совершила эту перестройку и до сих пор продолжала этим заниматься. К тому же меня абсолютно не трогали внутренние разногласия, вспышки взаимной ревности, властные интонации одних и робкий лепет других и борьба за интеллектуальное доминирование, порой оканчивавшаяся слезами. Но все же было там нечто новое, что снова напомнило мне о Лиле. Меня потрясало, с какой чуть ли не отталкивающей откровенностью говорили и спорили эти женщины. Я терпеть не могла сочувственного тона, неизменно служившего поводом посплетничать, — насмотрелась на это в детстве. Что меня привлекало, так это стремление к подлинности, с каким я никогда раньше не сталкивалась и которое, пожалуй, было чуждо моей природе. Общаясь с этими женщинами, я не произнесла ни одного слова, которое шло бы вразрез с этой установкой. Но я чувствовала, что должна проделать нечто подобное и с Лилой: нам следовало подвергнуть наши отношения такому же откровенному анализу, дойти до самой сути, отбросив все умолчания, — и начать, наверное, следовало с ее необъяснимого плача по моей неудавшейся книге.