Элена Ферранте - Те, кто уходит, и те, кто остается

Лила быстро сообразила, что рабочие завода, возвращаясь после трудового дня домой, не испытывали ни малейшего желания заниматься сексом с женой (или мужем) — у них не было на это сил. Зато утром и днем, когда они приходили на работу, природа брала свое. Мужчины постоянно распускали руки и не пропускали ни одной девушки, чтобы не сделать ей непристойное предложение. Женщины — особенно те, что постарше, — в ответ только смеялись, прижимались к ним, выпячивали грудь и напропалую флиртовали — такая любовь служила им развлечением, отгоняла усталость и скуку, дарила иллюзию настоящей жизни.

С первых дней работы мужчины начали обхаживать Лилу, осторожно прощупывая почву. Лила каждому давала от ворот поворот, они хмыкали и отставали, напевая песенки, полные грязных намеков. Однажды утром, чтобы раз и навсегда положить конец приставаниям, она чуть не оторвала одному рабочему ухо — тот, проходя мимо, сказал сальность и поцеловал ее в шею. Того типа звали Эдо — мужик под сорок, довольно приятной внешности, который клеился ко всем женщинам и рассказывал похабные анекдоты. Лила мертвой хваткой вцепилась ему в ухо и изо всех сил потянула, одновременно нанося ему удары ногой; он орал благим матом и вырывался. После этого взбешенная Лила пошла к Бруно Соккаво жаловаться.

С тех пор как Бруно взял ее на работу, она видела его несколько раз, но не обращала на него внимания. На сей раз у нее была возможность рассмотреть его хорошенько: он стоял за своим письменным столом — встал, как положено воспитанному мужчине, когда в комнату входит женщина. Вид его удивил Лилу: отечное лицо, тусклый взгляд пресыщенных глаз, жирная грудь, но главное — цвет лица, красный, как жидкая лава, особенно заметный на фоне черных волос и крупных белых зубов. «Неужели это тот самый парень, который дружил с Нино и изучал право?» — изумилась она про себя и поняла, что между каникулами на Искье и колбасным заводом вообще нет никакой связи, ничего, кроме зияющей пустоты, и, очевидно, для Бруно прыжок из одного мира в другой не обошелся без последствий; кроме того, его отец заболел, и предприятие (по слухам, вместе с долгами) внезапно перешло под его полную ответственность.

Она высказала ему свои претензии, он рассмеялся.

— Лина, — сказал он, — я сделал тебе одолжение, взял тебя на работу, так нечего морочить мне голову. Люди работают, устают, и я не могу запретить им расслабляться, иначе они будут выливать свое недовольство на меня.

— Так расслабляйтесь друг с другом.

Он окинул ее повеселевшим взглядом.

— Я знал, что ты любишь пошутить.

— Позволь мне самой решать, что я люблю, а что нет.

Суровость Лилы заставила его сменить тон. Он сделал серьезное лицо и сказал, не глядя в ее сторону:

— А ты не меняешься: все такая же красивая, как на Искье. Иди. — Он указал ей на дверь. — Иди работай.

Однако с того дня, каждый раз, когда они сталкивались на заводе, он не упускал случая при всех поздороваться с ней, отпустить какую-нибудь любезность. Это немного облегчило Лиле существование: все поняли, что она в фаворе у молодого Соккаво, и лучше ее не трогать. Вскоре им выпал случай еще раз в этом убедиться. Однажды после обеденного перерыва толстая женщина по имени Тереза преградила Лиле дорогу и сказала, ухмыляясь, что ее ждут в сушильном цехе. Лила вошла в большое помещение, где под желтыми лампами, свисая с потолка, сохли колбасы. Там был Бруно: он делал вид, будто проверяет работу цеха, а сам просто хотел поболтать.

Кружа по цеху и с видом специалиста ощупывая и обнюхивая колбасы, он спросил, как поживает ее невестка Пинучча. Потом, не глядя в ее сторону и проверяя упругость колбасы, сказал: «Твой брат никогда ей не нравился, а тем летом она влюбилась в меня, как ты в Нино». Лила насторожилась, а он двинулся дальше, повернулся к ней спиной и добавил: «Благодаря ей я узнал, что беременные обожают заниматься любовью». Затем, не дав ей возможности хоть что-то сказать в ответ, веселое или сердитое, остановился в центре зала и сказал, что с детства ненавидел этот завод и только здесь, в сушильной камере, всегда чувствовал себя комфортно. Здесь он испытывал чувство удовлетворения, некой завершенности — продукт почти готов и, источая аромат, доходит до кондиции перед отправкой на рынок. «Посмотри, потрогай, — сказал он ей. — Какие они твердые, упругие. А как пахнут! Когда мужчина и женщина ласкают друг друга, пахнет почти так же. Тебе нравится? Знаешь, скольких девушек я сюда приводил, еще мальчишкой?» С этими словами он обхватил ее за талию, скользнул губами по ее длинной шее, стиснул ее ягодицы. Казалось, у него выросла сотня рук: они с бешеной скоростью шарили у нее под фартуком, без всякого удовольствия, с единственной маниакальной целью — доказать свою силу.