Элена Ферранте - Те, кто уходит, и те, кто остается

Как она умела придать значимости тому, что происходило с ней и вокруг нее! Убитая ростовщица, потрясенные сыновья, их головорезы, готовые проливать новую кровь, и, конечно, она сама, как всегда находящаяся в центре событий. Наконец она дошла до истинной причины своего звонка:

— Завтра я отправляю к тебе Дженнаро. Я понимаю, что злоупотребляю твоим гостеприимством, у тебя свои дочери, свои дела, но сейчас я не могу и не хочу держать его здесь. Пропустит несколько дней в школе, ничего страшного. Он тебя любит, ему у тебя хорошо, ты единственная, кому я доверяю.

На несколько секунд я задумалась над ее последней фразой: «Ты единственная, кому я доверяю». Мои губы тронула улыбка: Лила еще не знала, что мне больше нельзя доверять. Выслушав ее просьбу, подразумевавшую, что в моей безмятежной, благоразумной жизни, похожей на существование растения — знай себе цвети и жди, когда созреют ягодки, — ничего не может измениться, я просто, но твердо ответила:

— Я уезжаю. Я бросила мужа.

— Не поняла.

— Моему браку конец, Лила. Я встретила Нино, мы поняли, что всю жизнь любили друг друга, с самого детства, сами того не зная. Поэтому я уезжаю и начинаю новую жизнь.

После долгого молчания она спросила:

— Ты шутишь?

— Нет.

Должно быть, ей казалось невозможным, что я учинила беспорядок в своей жизни, в своей упорядоченной голове, и она набросилась на меня, машинально вспомнив моего мужа. «Пьетро, — говорила она, — необыкновенный человек, добрый, умный, ты с ума сошла — бросать его?! Подумай о своих дочерях — что с ними-то будет?». Она говорила, но не упоминала Нино, как будто это имя застряло у нее где-то в ушной раковине, так и не дойдя до мозга. Мне самой пришлось произнести его еще раз: «Нет, Лила, я не могу больше жить с Пьетро, потому что я люблю Нино. Что бы ни случилось, я уезжаю с ним». Я говорила еще что-то, близкое по содержанию, как будто хвастала заслуженной наградой.

— Ты бросаешь все, что у тебя есть, ради Нино? — закричала она. — Ради него ты рушишь свою семью? Знаешь, что с тобой будет? Он использует тебя, высосет из тебя всю кровь, отнимет желание жить и бросит тебя. Ради этого ты столько училась? Проклятье, я столько надеялась, что ты проживешь прекрасную жизнь — и за себя, и за меня! Как же я в тебе ошиблась! Ты просто кретинка.

Я бросила трубку, как будто она жгла мне руку. «Она ревнивая и завистливая, теперь она меня ненавидит», — сказала я себе. Это была правда. Проходили долгие секунды, я ни разу не вспомнила о мамаше Солара; ее убийство испарилось у меня из головы. Вместо этого я в тревоге думала: «Почему не звонит Нино?» А вдруг именно сейчас, когда я все рассказала Лиле, он передумает и выставит меня посмешищем? На мгновение я представила, как стою перед ней воплощением ничтожества — дурочка, погубившая себя ради миража. Зазвонил телефон. Два или три долгих гудка я сидела и смотрела на аппарат. Когда я взяла трубку, на языке вертелись слова, заготовленные для Лилы: «Не думай больше обо мне. На Нино ты не имеешь никаких прав, дай мне самой совершать ошибки какие хочу». Но это оказалась не она. Это был Нино. Я была счастлива слышать его и сыпала восклицаниями и обрывками восторженных фраз. Я рассказала, что поговорила с Пьетро и дочками; достичь разумного согласия не удалось; я собрала чемодан и жду не дождусь, когда обниму его. Он доложил о яростных ссорах с женой — последние часы были особенно невыносимыми. «Мне очень страшно, — прошептал он, — но я не могу представить себе жизнь без тебя».

На следующий день, когда Пьетро был в университете, я попросила соседку несколько часов присмотреть за Деде и Эльзой, оставила на кухонном столе заготовленные письма и ушла. Я думала: «Происходит нечто великое, от чего распадается весь мир, в котором мы живем, и я сама часть этого распада». Я поехала к Нино в Рим, мы встретились в гостинице в паре шагов от вокзала. Я прижимала его к себе и думала: «Я никогда не привыкну к этому сильному телу, для меня всегда будут сюрпризом это долговязое тело, будоражащий запах кожи, твердость, сила, подвижность — он ни в чем не похож на Пьетро».

На следующее утро я в первый раз в жизни села в самолет. Я даже пристегиваться не умела — Нино мне помог. Как я волновалась, с какой силой сжимала его руку, когда шум моторов, нарастая, достиг пика и самолет начал двигаться. У меня захватило дух, когда мы одним толчком оторвались от земли и дома внизу на глазах превращались в кубики, улицы становились ниточками, поля сжимались в зеленые пятна, море изгибалось, как тонкая пластинка, а облака опускались вниз, похожие на оползни рыхлых гор. Страх, боль и счастье сливались воедино, делались частью единого порыва к свету. Мне казалось, что в полете мир упрощается; я вздохнула и постаралась забыться. Время от времени я спрашивала Нино: «Ты доволен?» Он кивал в ответ и целовал меня. Иногда я чувствовала, как вибрирует под ногами пол — единственная поверхность, на которую можно было опереться.