Элена Ферранте - Те, кто уходит, и те, кто остается

Ну и ну: сестра моего мужа считала наш брак ошибкой и открыто говорила об этом. Я не знала, плакать мне или смеяться: для меня это было последним и самым убедительным доказательством того, что я не ошибалась, чувствуя себя несчастной в браке. Впрочем, что с того? Я убеждала себя, что зрелость в том и состоит, чтобы спокойно принимать все жизненные перипетии, уметь увязывать теории с практическими делами и прислушиваться к себе в ожидании больших перемен. Постепенно я успокоилась. Деде умела читать и писать и пошла в школу чуть раньше положенного. Эльза радовалась, что мы с ней по полдня проводим одни в тишине. Муж — скромный преподаватель университета — вроде бы заканчивал вторую книгу, которая обещала прозвучать еще громче первой, а я была синьорой Айротой. Эленой Айротой, женщиной, измученной собственным смирением, но — не без влияния золовки — нацелившейся покончить с собственной униженностью. Ради этого я почти тайно погрузилась в исследование темы женского образа, создаваемого мужчинами с Античности до наших дней. Я не ставила перед собой никаких задач, просто хотела иметь возможность на вопрос «Чем занимаешься?» отвечать Мариарозе и некоторым другим своим знакомым: «Работаю».

Оттолкнувшись от первых двух глав Библии, я приступила к анализу следующих пар: Дефо-Флендерс, Флобер-Бовари, Толстой-Каренина; затем обратилась к материалам «Ла дерньер мод», [19] Первый в истории модный женский журнал, основанный Малларме. Роуз Селяви [20] Женское альтер эго художника и теоретика искусств Марселя Дюшана. и, одержимая жаждой разоблачений, двигалась все дальше. Вскоре я начала получать удовольствие от этой работы. Я всюду находила схематичные образы женщин, созданные мужчинами. От нас в них не было ничего, а если что-то и просачивалось, то немедленно захватывалось мужчинами в качестве материала для своих экспериментов. Когда Пьетро уходил на работу, Деде — в школу, а Эльза играла возле моего письменного стола, ко мне наконец возвращалось чувство, что я все-таки жива. Я копалась в словах — и между слов — и иногда задумывалась: как сложились бы моя жизнь и жизнь Лилы, если бы мы вместе поступили в среднюю школу, потом в лицей и в университет, и вместе получили бы диплом; если бы мы проделали весь этот путь плечом к плечу, сплоченная пара, объединившая умственную энергию, радость познания и силу воображения. Мы бы сочиняли вместе, подписывая свои тексты двумя именами, подпитывали бы друг друга и не давали бы друг другу усомниться: то, что принадлежит нам, — это наше и больше ничье. Одинокий женский ум обречен на несчастье, размышляла я. Как много мы потеряли, отделившись друг от друга! Мне казалось, что мои мысли — это какие-то обрубки; любопытные, неполноценные; мне хотелось проверить их и развить, но себе я не доверяла. Меня охватывало желание позвонить Лиле и сказать: «Послушай, вот что я думаю, давай это обсудим, мне важно услышать твое мнение. Помнишь, что ты говорила мне про Альфонсо?..» Но я упустила эту возможность, и не сейчас, а десятилетия назад. Придется учиться довольствоваться собой.

Однажды, когда я сидела и размышляла над необходимостью этого, в замочной скважине повернулся ключ. Пьетро пришел на обед, по пути забрав из школы Деде. Я закрыла свои книги и тетради. Дочка вбежала в комнату, Эльза очень ей обрадовалась. Деде проголодалась, и я ждала, что сейчас она спросит, как обычно: «Мам, что у нас на обед?» Но она, даже не успев положить портфель, воскликнула: «С нами будет обедать папин друг». Я точно запомнила дату, это было 9 марта 1970 года. Я недовольно поднялась. Деде схватила меня за руку и потащила в коридор. Эльза, поняв, что пришел кто-то чужой, держалась за мою юбку. «Смотри, кого я тебе привел!» — радостно сказал Пьетро.

У Нино больше не было густой бороды, с которой я его видела несколько лет назад в книжном магазине, но волосы были все такие же длинные и взлохмаченные. В остальном он остался прежним: высокий, худой, с сияющими глазами, небрежно одетый. Он обнял меня, присел приласкать девочек, встал и попросил прощения за вторжение. Я пробормотала несколько дежурных слов: «Проходи, располагайся. Какими судьбами ты во Флоренции?» Я чувствовала себя так, будто по мозгу разливалось обжигающее вино: происходящее не укладывалось в голове. Неужели это он, собственной персоной, здесь, у меня дома? Наверное, что-то в этом мире дало сбой. Может, это мне только чудится? Пьетро объяснил: «Мы встретились в университете, и я пригласил гостя к нам на обед». Я улыбнулась, сказала: «Да, конечно, все готово: где на четверых, там и на пятерых хватит. Пойду накрывать на стол, составите мне компанию?» Я старалась казаться спокойной, хотя на самом деле во мне все кипело, а от вымученной улыбки заболели скулы. Как мог Нино оказаться здесь? И где это «здесь» ? И что значит «оказаться» ? «Вот, преподнес тебе сюрприз», — немного сконфуженно произнес Пьетро, опасаясь, не совершил ли ошибку. «Я ему сто раз говорил, что надо тебе позвонить, — улыбнулся Нино, — а он ни в какую». Потом он рассказал, что связаться с нами ему посоветовал мой свекор. Они с профессором Айротой встретились в Риме, на конгрессе социалистической партии, разговорились, и Нино упомянул, что едет во Флоренцию; профессор рассказал о сыне, о новой книге, которую пишет Пьетро, и о том, что достал для него редкое издание, которое срочно нужно ему передать. Нино предложил свои услуги, и вот он здесь, обедает у нас, девочки соревнуются друг с другом за его внимание, он с удовольствием развлекает обеих, уважительно беседует с Пьетро и даже мне высказал несколько вполне серьезных замечаний.