Эдуард Тополь - Любожид

– Шолом! – деловито сказал тот, пробегая мимо.

Рубинчик обалдело посмотрел ему вслед.

А «олимпиец», удаляясь, помахал в воздухе рукой и крикнул не оборачиваясь по-английски:

– Next year in Jerusalem!

Грохот накатившего железнодорожного состава заглушил его летящие по шоссе шаги.

Была заурядная летняя ночь.

Имперская столица спала, пила водку в ночных кутежах, занималась любовью в малогабаритных спальнях и развратом в темных подъездах. Крепила свою мощь в секретных лабораториях, выслеживала диссидентов, глушила «голоса» западных радиостанций и в преддверии школьных экзаменов писала традиционные шпаргалки на тему «Коммунизм – это молодость мира, и его возводить молодым!».

А в это время, словно по сигналу-гудку уходящих на Запад поездов, на темных московских улицах вдруг возникали мужчины в спортивных трусах и майках, потные, бегущие с шумным дыханием и с какой-то ожесточенностью в семитских чертах лица.

Это были предатели Родины. Они готовили себя к другой жизни, в другом мире. В жестоком мире капитализма.

– Анна Евгеньевна?

У Анны пресеклось дыхание – она узнала этот барский баритон. Гольский! Она не сомневалась, что он позвонит, ведь он сказал: «Давайте созвонимся через недельку». И все эти дни она была наготове, напряжена и подобранна, как перед выступлением в процессе. И все-таки этот голос пресек ей дыхание.

– Алло! – нетерпеливо сказал баритон.

– Да…

– Анна Евгеньевна?

– Я! – Теперь она уже собралась и, держа левой рукой телефонную трубку, правой зашарила по столу, нащупывая пачку сигарет и зажигалку.

– Это Роман Михайлович Гольский.

– Я слышу.

– Здравствуйте…

Пауза. Ждет, мерзавец, чтобы с ним поздоровались.

– Здравствуйте, – сказала она сухо, не назвав его по имени-отчеству. И закурила.

Он, конечно, услышал чирканье зажигалки, его голос улыбнулся:

– Много курите, Анна Евгеньевна…

Снова пауза. Хочет навязать приятельский стиль отношений, словно уже завербовал ее, но она промолчит, конечно.

– Алло!

– Да, – сказала Анна.

– Я говорю: много курите…

– Я слышала.

– Гм… Помните, мы договорились созвониться через недельку? Но я вот ждал вашего звонка, ждал и решил, что не дождусь, право. Гора не идет к Магомету!

Пауза. Ждет, что она засмеется. Фиг тебе!

– Алло!

– Я слушаю вас.

– Бронированная женщина! – уважительно сказал баритон. – Но все-таки надо бы нам встретиться, Анна Евгеньевна. У меня есть для вас новости.

«Это ты, конечно, врешь, – подумала Анна, – подсекаешь, как рыбку на наживку. – И мстительно усмехнулась: – А вот у меня для тебя действительно есть новости! И еще какие!»

– Как у вас завтрашний день смотрится? – сказал Гольский. – Скажем, часика в три, в четыре мы могли бы пообедать?

«Что ж, – подумала Анна, – для моих новостей можно и пообедать. Интересно, где гэбэ угощает своих агентов в первый раз?»

– Где? – сказала она вслух.

– Ну… скажем, в ресторане «Армения». Знаете? Там у них форель замечательная. Вы как к форели относитесь?

– С интересом, – усмехнулась она.

– Как? Как? – расхохотался Гольский. – Анна Евгеньевна, вы прелесть! Значит, завтра в четыре в «Армении». И поверьте, что на этот раз я действительно подготовился к нашей встрече – я знаю, что вы никогда не опаздываете. Так что до завтра!

– До завтра… – Анна положила трубку и, сделав последнюю затяжку, задавила сигарету в пепельнице.

Дальше откладывать нельзя, – сказала она себе и встала из-за стола.

Еще за пару километров от Клязьминского водохранилища можно было услышать рев лодочных моторов и катеров. Летом москвичи спасались здесь от жары, и весь лесистый берег водохранилища был оккупирован и изгажен легальным и нелегальным самостроем – дощатыми времянками, хибарами, гаражами, сараями, палатками и шалашами. Десятки тысяч людей съезжались сюда по субботам и по воскресным дням, тысячи – в будни и, несмотря на запреты и предупреждающие плакаты, жгли костры, устраивали пикники, мусорили, пьянствовали, глушили рыбу, палили из охотничьих ружей по бутылкам и консервным банкам, плавали, купали собак и гоняли по воде на моторных лодках, самодельных катерах и катамаранах.