Эдуард Тополь - Любожид

– Отдавать не надо, – сказал всезнающий Данкевич и пренебрежительно тряхнул рукой. – Ты в Израиль столько детей везешь – через десять лет они там роту солдат родят. И всего за двадцать тысяч!

– Он тоже так намекнул, наверно, – сказал Данкенжанов. – Только не по-нашему…

– Рубинчик! – объявила секретарша с порога консульского кабинета.

– Он после нас! – вдруг сказала Степняк. Но гэбэшница даже не удостоила ее взглядом.

– Проходите, Рубинчик.

– Извините, – сказал Рубинчик этой неулыбчивой маленькой еврейке и шагнул в открытую дверь.

В просторном и светлом кабинете было два высоких окна, книжные шкафы, письменный стол, четыре кожаных кресла, а на полу Ковер. За столом сидел консул – маленький лысоватый мужчина лет сорока. Кареглазый, с полными щечками и доброжелательной улыбкой.

– Good morning, mister Rubinchick. How are you? Have a seat, please. Do you speak English? [10] Доброе утро, господин Рубинчик. Садитесь, пожалуйста. Вы говорите по-английски?

– Yes. A little [11] Да. Немного. , – сказал Рубинчик, садясь в кресло напротив консула: И вдруг, неожиданно даже для самого себя, почему-то добавил по-еврейски: – Абисэлэ.

Но консул, явно не знавший идиш, сказал:

– What can I do for you, mister Rubinchick?

Рубинчик оглянулся на закрытую дверь и полез рукой под пиджак, к спине.

– No!… – предупреждающе поднял руку консул, и в тот же миг дверь распахнулась, секретарша-гэбэшница прошла к его столу, положила перед консулом какие-то бумаги.

Консул склонился к ним, проглядел, расписался и вернул ей. Потом быстро сказал ей что-то по-датски. Она насмешливо посмотрела на Рубинчика:

– Господин консул спрашивает, чем он может быть вам полезен.

– Я… Я сам ему объясню. Я говорю по-английски… – ответил ей Рубинчик, вдруг понимая всю безнадежность своей затеи.

Она перевела консулу на датский, потом сказала Рубинчику:

– Как правило, все журналисты приносят сюда рукописи своих гениальных произведений. Но консул никакие рукописи не принимает. У вас есть еще какие-нибудь вопросы к господину консулу?

Рубинчик с секунду смотрел в ее торжествующие гэбэшные глаза.

– Да! – сказал он, внутренне стервенея. – Я хочу поговорить с господином консулом наедине. Если вы позволите…

Она прожгла его взглядом, тонко усмехнулась краями узких губ и вышла из кабинета. Не только в ее гестаповской походке, но даже в том, как под узкой юбкой двигались ее упругие ягодицы, – даже в этом сквозила гэбэшность.

Рубинчик перевел взгляд на консула. Или этот консул боится ее, или он с ней заодно. Но и в том, и в другом случае рукопись он не возьмет, это уже ясно. Так о чем же говорить с ним?

– Money… – сказал Рубинчик, краснея от того, что не может сконструировать вежливую фразу с просьбой о ссуде. И чтобы смягчить свою резкость, добавил по-русски: – Могу ли я получить ссуду?

– You are a journalist, – сказал консул. – And your wife is a professional musician, right? Do you really need a loan? [12] Вы же журналист. А ваша жена профессиональный музыкант. Разве вы действительно нуждаетесь в ссуде?

«Ax ты сука! – тут же ожесточился Рубинчик. – Что ты знаешь о нашей жизни? Я уже пять месяцев левачу на московских улицах хуже нью-йоркского таксиста, вожу всякую шпану за трешку!»

Но вслух он, конечно, этого не сказал.

– I am not working five months. And I have two children [13] Я не работаю уже пять месяцев. И у меня двое детей. .

Консул выдвинул ящик письменного стола, достал оттуда какую-то толстую тетрадь.

– How much do you need? [14] Сколько вам нужно? – В его голосе было явное недовольство.

«А ведь, наверно, не имеет права отказывать в деньгах тем, кто просит, – вдруг подумал Рубинчик. – То есть тому узбекскому еврею, который везет в Израиль 27 детей и внуков, он наверняка сам предложил деньги и даже заставил взять их. Но мне, журналисту, который поедет не в Израиль, а в США, – для меня он жмется, сука!»

– Three thousand [15] Три тысячи. , – сказал Рубинчик.

Вообще-то, направляясь в посольство, он не собирался просить деньги. Если продать машину хотя бы за пять тысяч, то вполне можно выкрутиться и без этой унизительной ссуды. «Но с другой стороны, кто он такой, этот консул, чтобы решать, кому из нас really нужны деньги, а кому не really! Если бы он взял рукопись, я бы о деньгах и не заикнулся! Итак… Это не его деньги, эти деньги послали мне американские евреи, чтобы я вывез Борьку и Ксаночку. И будьте добры, мистер…»

Консул отсчитал в своем ящике несколько купюр и положил на стол перед Рубинчиком.