Сергей Кузнечихин - Седьмая жена Есенина

– Думаешь, зачем он затеял трескотню с твоим официантством? Чтобы меня унизить!

– Ты почему такой мнительный?

– Потому что я его знаю. Он бы дом заложил, чтобы иметь возможность сидеть в кабаке и смотреть, как мою жену всякая сволочь раздевает глазами.

– Ладно, успокойся, не собираюсь я идти в официантки.

Болезненное самолюбие портит зрение. Ей казалось, что он сгущает краски, особенно черные. Люди, которых он подозревал чуть ли не в злодействе, терпеливо продолжали ему помогать. Работу Соколов нашел. Правда, не без помощи Юры, того самого, инженеришки. На его заводе освободилось место в библиотеке, в которой зарплата выше, чем в городских, плюс премиальные и прописка в общежитии. Она сходила на собеседование. Ей понравилось место, начальству понравилась она. Прямо в кабинете заместителя директора написала заявление и уже через два дня зарабатывала на хлеб насущный.

И хлебушек этот был не слишком черствым и доставался без тяжелого пота. Случались паузы, в которых она исхитрялась нацарапать что-то свое. Сама отдыхала от дома и, главное, давала Поэту время побыть одному, а то уже начинала ощущать, что он тяготится ее постоянным присутствием. Хорошо понимала причину его маеты, по себе знала, как мешают порой даже близкие люди. Но можно понимать и все равно обижаться, чувствуя себя лишней. Она сразу отметила, что после выхода на работу воздух в доме полегчал. В первый же вечер он пришел на кухню, когда она разогревала суп, и попросил послушать стихи. Подобного еще не случалось, обычно он ждал, когда начнут упрашивать, и если соглашался, требовал абсолютного внимания и чуть ли не торжественной обстановки, а здесь даже поварешка в ее руках не раздражала. Стихотворение получилось весьма тусклым. Сам понял или догадался по ее реакции, но, закончив читать, пустился в объяснения, что это всего лишь болванка, которую предстоит обтачивать и шлифовать, все недочеты он видит, но интересно услышать стороннее мнение. Не слишком жалуя чужую писанину, она никогда не утруждала себя дипломатическими реверансами; а тут сначала испугалась, потом разозлилась на себя за этот испуг и на него разозлилась, – нашел, у кого искать сторонний взгляд. Себе она не позволяла читать черновики даже случайным знакомым, ей казалось это равноценным появлению перед ними в штопанном нижнем белье, и вовсе не из боязни злых языков, пусть болтают, просто самой неприятно выглядеть жалкой. Не понимала она, зачем выставлять себя на посмешище? Какая необходимость спешить? Доделай вещь, потом показывай. А от него-то уж никак не ожидала. Хорош гений. Непонятно, куда спесь подевалась, в какое укромное место спрятал ее, любезную, и когда она выползет наружу, а ведь выползет обязательно. Кое-как, через «не могу», подбирая самые обтекаемые слова, указала на пару неудачных рифм, посомневалась в необходимости первой строфы и замолчала, посчитав, что и этого будет достаточно для завязки скандала. Когда Поэт соглашался с ее замечаниями и благодарил за критику, ей казалось, что он еле сдерживает себя. Молча поужинали. В необязательных разговорах скоротали вечер. Ночью сквозь сон она слышала, как он выбирается из-под одеяла. А утром на кухонном столе увидела аккуратно переписанное стихотворение. Прочитала. Взяла с собой на работу. Перечитала еще раз. И с каждым разом оно казалось ей совершеннее и глубже. Если бы в квартире был телефон, позвонила, не откладывая свои восхищения до вечера. Он позвонил сам.

С первой получки хотелось отблагодарить Юру, да и Соколова, тоже ведь суетился, время тратил, надеялась посидеть вечерком, почитать стихи, даже придумала, что приготовить на закуску, свои кулинарные способности не переоценивала, но при желании могла удивить оригинальными салатами. Надо было как-то утверждаться в роли хозяйки. Однако вышла на работу в конце октября, и крохи, полученные перед праздником, к приему гостей не располагали. Их не хватило и до аванса. Надо было у кого-то одалживать. Поэт вспомнил о верном поклоннике и постоянном кредиторе.

– Пойдем к Малышеву.

– И мне, что ли, с тобой?

– Посмотри в окно. Сегодня первый снегопад в году. По такой красотище грех не прогуляться. Может, и поужинаем там. Кстати, угадай, чьи стихи: «Я, Василий, выпил браги чашку. Я надел из пламени рубашку. Где мой конь? Моя витая плетка? Еду в гости! Угостят ли водкой?» Чьи?

– Василия Каменского?

– У футуристов на истинный порыв кишка тонка.

– Есенина, что ли?

– Эх вы, интеллектуалы, мать вашу…