Фридрих Дюрренматт - Лабиринты

– Да будет тебе, мать, – говорит Мани. – Уж так получилось.

В дверях появляется трактирщик, говорит, пора, потом велит Рейфу Оксенблутту оставаться в доме – мол, так надо. Мани смотрит на жену:

– Прощай!

Она молчит. Все, кроме Рейфу, выходят вместе с Мани и, минуя «Медведя», спускаются в долину, переходят замерзший ручей и углубляются в лес Маннеренвальд. Луна поднимается над Бальценхубелем, но Эдхорн виден, только если смотреть от Маннеренвальда; становится светло почти как днем; заросший лесом склон довольно крут, идти тяжело, да еще и снег глубокий, они с трудом выбираются на поляну, посреди которой стоит высокое дерево, тот самый красный бук. Крестьяне окружают дерево, у всех в руках здоровенные топоры с длинными топорищами; дышат тяжело, дыхание точно клубы пара. Трактирщик осведомляется, подпилен ли ствол.

– Нынче после обеда мы его подпилили, – отвечает Мексу Оксенблутт.

– Садись, Мани, – говорит трактирщик.

Мани плотно притаптывает снег с той стороны, где бук ярко освещен луной, и садится, привалившись спиной к стволу там, где он подпилен.

– Начинайте, – командует трактирщик. Хиргу Хакер и Ноби Гайсгразер ударяют топорами по дереву, топоры отскакивают от твердого как железо ствола, удары звонко разносятся по долине, их хорошо слышно в деревне, но топоры раз от разу глубже вонзаются в дерево. Теперь рубит другая пара – Рес Штирер и Бинггу Коблер; трактирщик замечает, что у Мани, который все сидит, прислонившись к дереву, вроде губы шевелятся. Трактирщик делает знак, Коблер и Штирер опускают топоры, трактирщик, наклонившись к Мани, спрашивает, не надо ли чего.

– Луна. – Мани смотрит на нее, вытаращив глаза.

– Луна? – Трактирщик в недоумении. – Ну и что там луна? – И поворачивается к тем двоим с топорами: – Ерунда. Рубите!

– Ох, я не знаю, – говорит Бинггу.

А Рес говорит:

– Ты глянь на луну-то, трактирщик.

Трактирщик поднимает голову, смотрит.

– Ага, не совсем круглая, – говорит он.

– Кусочек куда-то делся, – испуганно бормочет Зему за его спиной.

Трактирщик, вдруг сообразив, что к чему, объявляет:

– Лунное затмение. Это каждый месяц бывает.

– Никогда не видел, – буркает Херменли Цурбрюгген.

– А вы когда смотрели-то на луну или на звезды? – вопрошает трактирщик. – Все вечера просиживаете у меня в трактире, а когда отправляетесь восвояси, луну вам все равно не увидеть, залив глаза-то. А лунное затмение, чтоб вы знали, случается чуть не каждую неделю. – Трактирщик уверяет, что видел однажды луну, от которой осталась только половинка, ни дать ни взять четвертушка сырной головки, а главное, затмение продолжается всего минуту-другую.

– Смотри, темноты прибавляется, – говорит Бинггу, – а луна все меньше и меньше…

Все умолкают, и тут от лесной опушки к ним приближается старик Гайсгразер, в лунном свете он похож на привидение. А свет постепенно убывает.

– Ну что, головы садовые, теперь поняли, почему Ваути Лохер подговорил вас, посулив миллионы, убить Мани нынче ночью, в полнолуние? – злорадно хихикает старик. – Потому что луна нынче треснет пополам, раскалившись от нутряного жара, вот увидите! Я уж сколько раз видел своими глазами, да только еще никогда в воскресенье. Нынче луна расколется на куски и упадет на землю, а куски-то – каждый больше всей Европы! Грядет погибель мира! Вот Лохер и раздает свои миллионы, на что они ему теперь-то? – Старик смеется и от радости прыгает, взметая снег, его сын Луди орет отцу:

– Заткнись!

А Бинггу Коблер точно одержимый бьет топором по стволу, Рес Штирер тоже принимается рубить как с цепи сорвавшись – упрямо, с адской быстротой и силой.

– Прекратить! – в ужасе вопит трактирщик. – Луна исчезает!

Опустив топоры, Бинггу и Рес, как и все остальные, таращатся на луну.

– Да не исчезает она, – говорит Рес, – к ней что-то такое ржавое, бурое вроде прилипло.

– Может, солнце, – предполагает Бинггу Коблер.

– Наверное, это Австралия, – возражает Зему Цурбрюгген. – Кажись, так в школе нас учили.

– Чепуха, – не соглашается Рес Штирер. – Земля же круглая, значит они не могут быть разом там, у себя и тут, на луне, ну эти, которые в Австралии живут, а то они по луне гуляли бы. Это ж дурь.

Крестьяне глазеют на луну. Ее лик с каждой секундой все мрачней и угрюмей, только что она была землисто-коричневой, а вот уже стала ржаво-коричневой, вокруг загораются звезды, которых только что не было, и наконец уже не луна – пылающее, изъеденное жуткими язвами око зловеще взирает с высоты на окрасившийся багрово-красным снег, на крестьян, сжимающих в руках топоры, словно обагренные кровью.