Фридрих Дюрренматт - Лабиринты

Винтер в замешательстве не сводил с него глаз.

– Кто вынес приговор? – спросил он наконец.

– Народ, – с важностью ответил министр. – Маленькая секта на севере страны постановила, что премьер-министр атеист будет предан смерти вами. Сектанты живут в той деревушке, куда вы хотите вернуться. Вы там особенно популярны.

– Тот коротышка с седой бородкой, который передал мне поручение и деньги?

– Да, он основатель секты. В той деревне он пастор, – ответил министр.

Винтер потер лоб.

– Вот почему он показался мне как будто знакомым. Он же меня конфирмовал.

Министр продолжал:

– Секта решила доказать свою христианскую веру. Они знали, что ваши услуги дороги. Начали собирать пожертвования. Три миллиона. Для вас, Винтер. Я потрясен. – Министр налил себе коньяку, проводил взглядом вторую крысу, которая прошла через библиотеку и скрылась в камине. – Надо бы развести огонь в камине, – сказал министр. Одного он не может понять, продолжал он, почему Винтер вернул три миллиона?

– Из гордости, – ответил Винтер. Он скрылся здесь, на вилле, кишащей крысами. Но когда он пришел в себя и увидел, что одет в шелковую пижаму, что его раны перевязаны, когда дворецкий подал ему завтрак в постель, а в комнате обнаружились два чемодана с причитающимся ему гонораром, он понял, что угодил в ловушку. Честь мундира не позволяет этого. Его профессия требует абсолютного совершенства. Не терпит ни малейшего замутнения эмоциями. Желание вернуться на родину было так сильно, что он не потрудился разузнать о подоплеке заказа. За эту халатность ответить можно было только так, как он и сделал, – поставить точку, сдаться полиции.

– Глупости, – возразил министр. Винтеру заказали убить премьера, он исполнил поручение, сделка есть сделка. Комиссар полиции выполнил свое поручение – подготовил место покушения и дворец в качестве укрытия, но это уже другой вопрос. Это его вопрос, министра внутренних дел.

Винтер спросил, почему министр его не арестует, он умоляет об аресте. Он должен арестовать Винтера, не его, ответил министр. Он же князь Фробениус, пусть заглянет в свой паспорт.

– Паспорт поддельный, – возразил Винтер.

– Это раньше он был поддельным, – возразил министр.

– Я в вашей власти, – констатировал Винтер.

– Вам надо к этому притерпеться, – ответил министр, допил коньяк и встал. Прежде чем Винтер освоится со своей новой формой существования, он должен выполнить еще одно обещание, которое он, министр, дал матери премьера Эриксона. Она выразила желание поговорить с Винтером.

Министр внутренних дел ушел. На площади под деревьями ждал «роллс-ройс». На водительском месте сидел инспектор Аксель. Над каналом неподвижно повис густой туман, ярко-белый от света почти полной луны. Дворецкий открыл заднюю дверцу машины. Со своего места Винтер видел за перегородкой, отделяющей водителя, только его плечи и затылок. «Роллс-ройс» промчался по мостам и площадям, вылетел из города на скоростную трассу, бесшумно скользнул по длинному мосту, свернул в лес, еще раз повернул и по узкой дороге с бесчисленными изгибами поднялся на холм, подкатил к воротам, которые тут же открылись, въехал – парк, залитый лунным светом, деревья, кусты – и остановился перед старым, увитым плющом домом. В дверях стояла высокая стройная женщина, различим был только силуэт. Она поманила в дом, Винтер прошел в холл с очень старой и дорогой мебелью, следом за высокой, стройной старой женщиной поднялся по лестнице и вошел в спальню, где горел лишь ночник у кровати. На кровати лежала древняя старуха, почти лысая, крохотная, похожая на ребенка.

– Князь Фробениус, – объявила женщина.

– Я слепая, – сказала старуха. – Лина, выйди, – приказала она громким голосом. Женщина удалилась. – Она ушла? – спросила старуха.

– Ушла, – ответил Винтер.

– Она плохо слышит, – сказала старуха и твердо добавила: – Ты не князь Фробениус.

– Я не князь Фробениус, – ответил он.

– Ты убийца моего сына.

– Я убийца вашего сына, – сказал Винтер.

– Сядь сюда. Ближе! Дай руку.

Он сел и взял ее за руку. Рука была точно у девочки.

– Мой сын был хорошим человеком, – сказала она.

– Несомненно.

– Он хотел только самого лучшего.

– Этого хотят все политики.

– Но он не верил в Бога.

– Я тоже не верю.

Старуха лежала неподвижно, ее личико было почти таким же белым, как подушка, покрывало, кружевная рубашка и детская ручка, лежавшая в руке Винтера. Глаза ее были закрыты.