Фридрих Дюрренматт - Лабиринты

ФД-9, перебравшись через загородку и ступив на мост, так же как ФД-8, замечает, что мост опускается, но ФД-9, вопреки всякой логике, мчится вперед во все лопатки и вообще не видит метеорита; окрыленный безумной верой, что успеет добежать на ту сторону, он проносится по опускающейся части моста до середины, которая уже разламывается, взбегает по другой половине моста, пулей вылетает на площадь Гельвеции, карабкается на колени увенчанной бидонной крышкой Матери Отечества и оттуда, сверху, смотрит, как рушится мост. Вера ФД-9 получила подтверждение. Никогда в жизни не бывал он так счастлив, как при своем пробеге по мосту.

ФД-10, полагая, что с ним не может стрястись ничего плохого, перелезает через загородку и, когда мост под ним обрушивается, успевает увидеть немыслимо ярко озаренный, летящий прямо на него газон и подумать: «Ну да, все это, конечно, в моем репертуаре». Его вера была лишь глупой беспечностью.

ФД-11, не прочитав предупредительной надписи, перелезает через загородку, однако он уже принял решение: все-таки лучше ему стать писателем; он вальяжно проходит по мосту, он в таком восторженном упоении от принятого решения, что не замечает метеорита, но, когда мост с грохотом рушится, ФД-11 приземляется на площади Гельвеции, должно быть по воздуху пролетев над разверзшейся пропастью. Что моста больше нет, он замечает, лишь повернув обратно, на площадь Казино, – он надумал не идти домой, а отпраздновать свое решение. ФД-11 ошеломлен. Он не может уразуметь, как же это он перешел по мосту, если тот лежит внизу, в реке и частично на набережной; случилось чудо, думает ФД-11, однако он допускает и другую возможность: мост рухнул, когда он уже дошел до другого берега, а на грохот он не обратил внимания, потому как замечтался. Он облегченно вздыхает, карабкается на колени Гельвеции и, сняв бидонную крышку с высокого чела, швыряет ее вниз, на рухнувший мост, с радостным воплем – он нашел сюжет.

ФД-12, принявший решение посвятить себя философии, стоит перед загородкой и читает надпись, предупреждающую об опасности. И думает: всякий мост может рухнуть, независимо от того, запрещено по нему ходить или нет. Если сейчас он взойдет на мост, думает ФД-12, это значит, он верит, что мост не рухнет; если он не взойдет на мост, это значит, он верит, что мост рухнет, когда он на него взойдет. Однако вера есть вера, а во что веришь, не важно, поэтому ФД-12 выходит на мост – мост рушится, и он вместе с мостом летит в пропасть. Вот вам и вера.

И наконец, ФД-13, прочитав запрет выходить на мост, идет домой и рисует Кирхенфельдский мост в момент обрушения, он изображает мост и самого себя на мосту ночью и днем, рисует трамваи и людей, когда они валятся в пропасть, он покрывает рисунками лист за листом, он и сегодня все еще рисует обрушение Кирхенфельдского моста.

Рассмотрев различных Ф. Д., мы замечаем, что существует вера разумная и вера неразумная. Вера, что мост, по которому только что проехал трамвай, не рухнет, если я по нему пройду, – разумная вера, хотя возможность, что мост рухнет, конечно, существует. Но эта возможность настолько невероятная, что для перехода по мосту не нужно никакой смелости. А вот если я со всех ног помчусь по мосту в тот момент, когда он будет рушиться, то вера, что я добегу до другого берега, – неразумная вера. Возможность того, что мост обрушится, не просто вероятна, она стала фактом. Мой пробег по мосту – смелость поистине самоубийственная. Следовательно, диалектика веры обитает между верой разумной и верой неразумной, а не между разумом и верой, потому что вера всегда примешана к разуму, без веры невозможно даже предположение, ведь предположение есть не что иное, как переход по мосту, который соединяет наверняка известное и совсем неизвестное; без веры, что мост ведет не в пустоту, а на новую землю, без веры, что какие-то вещи могут быть такими, как я себе представляю, без такого вот моста, перекинутого от чего-то уже установленного к гипотезе, допускающей старую интерпретацию или требующей новой интерпретации чего-либо, не может быть науки. Как раз поэтому ФД-3 и ФД-4 не являются пустыми фикциями.

ФД-3, который не отваживается ступить на мост от страха, что мост может рухнуть, встречается нам в политике. Никто не отважился пойти на разоружение – потому что «другие» не разоружаются. Каждая из сторон подкидывает другой стороне козырное обоснование, почему не стоит разоружаться (идти по мосту). Логика вооружения доходит до абсурда. Разрабатывают новые программы дополнительного вооружения, помимо того вооружения, которое уже есть, обосновывают их тем, что если эти новые программы через сколько-то лет будут выполнены, то будет преодолено отставание от «других», достигших преимущества в вооружении раньше, то есть будет обеспечена безопасность; потом, когда новую программу вооружения выполнят, можно будет с негодованием констатировать, что враг тем временем тоже вооружался, значит, нужна новая программа дополнительного вооружения, и так далее, до бесконечности. Логика вооружения плодит все новые обоснования дальнейшего вооружения. Ее внутреннее противоречие в том, что замалчивается вопрос: почему же враг не совершил нападения, пока мы тут вооружаемся? В обосновании кроется вера, которая не может быть обоснована логически. Потому что в принципе невозможно логически обосновать веру, будь она сколь угодно разумной, тем более – если она неразумна, как та вера, какая требуется для дополнительного вооружения, а именно: чтобы люди вообще-то верили, что враг в действительности не совершит нападения; однако поскольку с точки зрения формальной логики всегда существует возможность, что враг нападет, этим и пользуются для оправдания своего дальнейшего вооружения. Логика вооружения возмутительна своей нечестностью. Но и в других обоснованиях кроются логические противоречия, а значит, и вера, например в том доводе, что врага можно запугать. Этим предполагается, что враг разумен, не впал в отчаяние, и это обоснование рушится, если враг впал в отчаяние и поэтому ведет себя неразумно или если он верит, что мы впали в отчаяние и поэтому ведем себя неразумно. Точно так же и рассуждение, согласно которому враг, бесконечно вооружаясь, сам себя доконает, основано на вере, не учитывающей ту возможность, что именно бесконечное вооружение может вынудить врага напасть еще до того, как он, бесконечно вооружаясь, сам себя доконает, – ведь если враг не нападает, то как раз и получается, что он, бесконечно вооружаясь, может себя доконать. Гонка вооружений иррациональна, лишь с великим трудом люди начинают видеть в призраке призрак, каждая из сторон заявляет, что призрак был необходим и все еще необходим, хотя и с некоторыми ограничениями. Так что никуда он не денется. Будет бродить себе, в той или иной форме. Потому что нам без иррационального никак нельзя. Только в чисто логическом есть что-то абсолютно надежное, вроде теоремы Пифагора. В эмпирическом абсолютно надежен только абсолютный факт (но не его интерпретации).