Конн Иггульден - Воронья шпора

Земля удалялась, и впервые за многие дни Ричард позволил себе расслабиться, покоряясь движению торгового кога. На севере – Фландрия, на юге – Люксембург. Ниже – герцогства Бар и Лотарингия, а дальше – Бургундия. Глостер представил себе внутренним взором карту всех этих спорных территорий.

За Каналом у Эдуарда был только один союзник: герцог Карл Бургундский, несомненный враг французского короля, правивший всеми территориями от Фландрии до собственного отечества. Это герцогство сумело существенно увеличить свою территорию – благодаря слабости состарившегося французского монарха. По сравнению с участью обоих братьев его положению можно было позавидовать.

Солнце над головой казалось светлым пятном за облаками, и его хилые лучи не могли согреть Йорков, смотревших, как растворяются вдали зеленые английские берега.

– Граф Уорик сумел вернуться, брат, – обратился к королю Ричард. – Неужели ты слабее его?

К его удовольствию, Эдуард задумался и удивленно приподнял брови. Глостер громко рассмеялся. При всех перенесенных ими неудачах и поражениях, все-таки было нечто радостное в живом корабле под их ногами, в соленой морской пене и утреннем солнце.

Впрочем, радость быстро померкла, когда Ричард начал рыгать и ощущать, как его охватывает некая липкая хворь, становившаяся все сильнее при каждом движении вверх-вниз палубы корабля. И уже скоро содержимое желудка подкатило к его горлу, и он бросился к борту, направленный на корму и к ветру участливыми матросами. Весь остаток дня и ночь он провел на корме, перегнувшись над серыми плавными валами, беспомощный, как дитя, и чувствующий себя более скверно, чем это было вообще возможно, по его мнению.

Маргарита Анжуйская ощущала то, как повысился ее статус, в тысяче различных мелочей. Это проявлялось в том почтении, с которым обращались к ней придворные короля Людовика, мужчины и женщины, проводившие свою жизнь в точном понимании власти и отношения к ней окружающих их людей. Ибо слишком давно ее считали одной из сотни маленьких moules [11]королевской фамилии. Слово это она слышала в шепотках наглых чиновников двора и толстых дочерей французских лордов. Мидии облепляют своими скоплениями днища кораблей или растут на скалах, раскрывая свои створки перед пищей, словно птенцы в гнезде. Сравнение с ними звучало особенно обидно благодаря своей справедливости.

Отец Маргарет был еще жив, чем каждый день раздражал ее. Другие члены его поколения мирно уходили к праотцам во сне, в окружении своих любимых. Однако Рене Анжуйский оставался в живых, худея с возрастом, но тем не менее напоминая на своем шестом десятке огромную белую жабу.

Он жил в Сомюре, в собственном замке, однако так и не пригласил к себе дочь. В минуты откровенности перед собой Маргарет честно признавала, что, не прими он такое решение, она могла бы под горячую руку и удавить его, что было бы вовсе нежелательно. Рене предложил ей в качестве места жительства в своем Сомюре старый полуразрушенный дом, на котором не было даже крыши, годный разве что для углежога. Быть может, старик хотел таким образом продемонстрировать свою немилость: ведь он выдал свою дочь за французского короля, а она вернулась домой с сыном и буквально в одном платье.

Мысль эта заново воспламенила гнев в душе опальной королевы – даже теперь, по прошествии стольких лет. Как странно, что французский король проявляет к ней больше милосердия и доброты, чем ее собственный отец! Людовика XI называли Вселенским Пауком – за тонкие планы и хитроумие. Тем не менее он выделил Маргарет пособие и предоставил ей комнаты в своем Луврском дворце, в собственной столице, вместе со слугами, чьи манеры так резко переменились за последний месяц. Действительно, она и ее сын долго были ракушками на государственном корабле. Однако Уорик сдержал свое слово и освободил ее мужа из Тауэра.

– И Генрих снова носит корону, – прошептала Маргарет, обращаясь к самой себе.

Этот факт не был ответом на ее молитвы, он был плодом многолетнего труда. Склонив голову, королева посмотрела в зеркало, отделанное сусальным золотом, каждый тончайший листочек которого наносил на место мастер, не занимающийся никакими другими делами. Приглядевшись, она могла различить в стекле собственное отражение. Время изгнало девичью свежесть с ее лица, своим когтем провело бороздки на коже. Рассматривая себя, Маргарет пригладила волосы ладонью… Увы, каждый день требовал от нее все большего мастерства в обращении с румянами и пудрой; кроме того, она потеряла несколько зубов, а остальные заметно побурели.