— Да ты заснул, куманек, — донеслось до Фелисито.
Действительно, после стакана холодной воды из рук Аделаиды коммерсант задремал. Сколько же времени он клевал носом в этом жестком кресле-качалке, от которого у него теперь вся задница затекла? Фелисито посмотрел на часы. Пустяки, прошло всего-то несколько минут.
— Это все от утренних переживаний и беготни, — прокряхтел он, поднимаясь с кресла. — До свидания, Аделаида. Как же у тебя тут спокойно! К тебе заходить для меня всегда полезно, даже если не приходит озарение.
И вот, в тот момент, когда Фелисито произнес главное слово, «озарение» — именно так Аделаида определяла свою таинственную способность предсказывать удачи и несчастья в жизни других людей, — он заметил, что Святоша смотрит на него совсем не так, как когда здоровалась, слушала письмо от паучка и заверяла, что ничего к ней не приходит. Аделаида вмиг посерьезнела, даже помрачнела, она наморщила лоб и грызла ноготь на большом пальце. Создавалось впечатление, что женщина борется с внезапно нахлынувшей тоской. Ее широко распахнутые глазищи уставились прямо на Фелисито. Его сердце забилось часто-часто.
— Что с тобой, Аделаида? — с тревогой спросил коммерсант. — Да неужели теперь оно…
Пальцы женщины с неожиданной силой сжали его локоть.
— Дай им то, что они просят, Фелисито, — прошептала Аделаида. — Лучше отдай.
— Чтобы я платил по пятьсот долларов в месяц каким-то шантажистам только за то, чтобы они меня не трогали? — Коммерсант пришел в ярость. — Вот что подсказывает твое озарение, Аделаида?
Святоша разжала хватку и ласково похлопала его по руке.
— Да я понимаю, что это плохо и что это уйма денег, — согласилась она. — Но что такое деньги, в конце-то концов, сам подумай! Гораздо важнее твое здоровье, твое спокойствие, твоя работа, твоя семья, твоя подружка из Кастильи [10] Кастилья — пригород Пьюры.
. Вот так. Я знаю, мои слова тебе не по нраву. Они и мне не по нраву — ты ведь мой старый друг. К тому же я, может статься, ошибаюсь и даю тебе плохой совет. Тебе незачем мне верить, Фелисито.
— Тут дело не в деньгах, Аделаида, — твердо ответил он. — Мужчина никогда не должен позволять, чтобы его топтали. И только в этом-то и дело, кумушка.
Когда дон Исмаэль Каррера, владелец страховой компании, зашел в офис к Ригоберто [11] Ригоберто — персонаж романов Варгаса Льосы «Похвальное слово мачехе» (1988) и «Тетради дона Ригоберто» (1997).
и предложил вместе поужинать, тот подумал: «Он снова будет просить меня отступиться». Потому что Исмаэля, как и всех других его коллег и подчиненных, изумило его внезапное заявление о том, что он уходит на покой на три года раньше установленного срока. Зачем уходить на пенсию в шестьдесят два, твердили ему со всех сторон, если он может еще три года оставаться управляющим компанией при всеобщем уважении почти трех сотен сотрудников?
«А действительно, зачем? Ну зачем?» — подумал Ригоберто. Это было неясно даже ему самому. И все-таки его решение оставалось неизменным. Нет, он не отступится, хотя уход с занимаемой должности, прежде чем ему стукнет шестьдесят пять лет, означал утрату пенсии в размере полного оклада, равно как и всех льгот, и лакомых привилегий, которые полагались пенсионерам, достигшим положенного возраста.
Ригоберто попробовал утешиться мыслями о свободном времени, которое у него появится. Он сможет проводить целые часы в своем маленьком уголке цивилизации, защищенном от внешнего варварства, рассматривая любимые гравюры, листая книги по искусству, которыми полнится его библиотека, слушая хорошую музыку; будет ежегодное путешествие в Европу с Лукрецией — весной или осенью, с посещением фестивалей и художественных ярмарок, музеев, выставок, галерей, — он снова увидит свои самые любимые полотна и скульптуры и откроет для себя новые, приобщит их к своей тайной коллекции. Ригоберто давно произвел все подсчеты, а в математике он был силен: если тратить деньги с умом и аккуратно управлять почти миллионными накоплениями и пенсией, то их с Лукрецией ожидает вполне обеспеченная старость, и за будущее Фончито [12] Фончито — уменьшительное от имени Альфонсо. Имеется в виду сын Ригоберто и пасынок Лукреции.
они тоже могут не волноваться.
«Вот именно, — подумал Ригоберто. — Долгая, просвещенная и счастливая старость». Так отчего же, несмотря на столь радужные перспективы, он чувствует себя так неспокойно? В чем тут дело — в Эдильберто Торресе или в преждевременной ностальгии? И это чувство становилось острее всего, когда — как сейчас — он оглядывал портреты и дипломы, висящие на стенах его офиса, стройные ряды книг на двух полках, стол, на котором в образцовом порядке размещены тетради для заметок, карандаши и карандашные грифели, калькулятор, служебные записки, включенный компьютер и телевизор, всегда транслирующий канал «Bloomberg» с биржевыми котировками. Да какую же преждевременную ностальгию может породить все это? Единственную ценность в этом кабинете представляли портреты Лукреции и Фончито — новорожденного, мальчика и подростка, — которые в день ухода он заберет с собой. К тому же это старинное здание в квартале Карабайя в самом центре Лимы скоро перестанет быть вместилищем страховой компании. Новое здание в районе Сан-Исидро на берегу канала было уже готово. А это безобразное строение, в котором Ригоберто проработал тридцать лет своей жизни, возможно, просто снесут.
Читать дальше