Игорь Шагин - Белая полоса

Мы переговорили с Владимиром Тимофеевичем. Я рассказал адвокату о том, как обстоят дела в камере. Владимир Тимофеевич сказал, что, когда он брал разрешение на посещение у Демидова, то тот сказал, что я уже тут. Владимир Тимофеевич сказал также, что я тут не один: со мной за компанию привезли обвиняемого по этому же делу Гандрабуру.

Кроме того, Владимир Тимофеевич спросил, не посещали ли меня следователи или ещё кто-либо из сотрудников правоохранительных органов. Я сказал, что нет и что я буду продолжать писать заявления с просьбой предоставлять мне материалы дела к ознакомлению, а также допросить меня по обвинению. Я получил пожелания и приветы от Оли и мамы, брата Жени и сестры Тани, что все меня любят и ждут. Владимир Тимофеевич сказал, что Оля завтра планирует сдавать передачу. И спросил, есть ли у меня какие пожелания. Я сказал, что пожеланий никаких нет — всё как обычно. Мы попрощались.

На следующий день Оля принесла передачу. В СИЗО СБУ передачи также были разрешены один раз в месяц. Иван Мирославович взял на себя функции заведующего хозяйством. Некоторые продукты были оставлены в камере, другие сданы в холодильник.

В пятницу после обеда был обход. Присутствовали врач, начальник спецчасти, а также начальник СИЗО полковник Петруня.

Виталию Фёдоровичу Петруне на первый взгляд было не более шестидесяти пяти лет. Он был среднего роста, худощавый, одет в гражданскую одежду — чёрный костюм, туфли, голубую рубашку и синий галстук. На его круглой, небольшой, полысевшей голове вокруг залысины на макушке было несколько прядей седых волос, зачёсанных назад. Лицо у него было гладкое, с неглубокими морщинами. Глаза его смотрели, казалось, как через стекло, сквозь тебя. А когда он с тобой разговаривал, казалось, что он разговаривает не только с тобой, но и одновременно со всеми.

Виталий Фёдорович спросил, есть ли вопросы, жалобы и заявления. Все дружно ответили, что нет. А Иван Мирославович от себя и за всех поблагодарил Петруню сразу за всё:

— Спасибо Вам, Виталий Фёдорович!

Потом задавал вопросы врач. В частности, спрашивал о самочувствии Ивана Мирославовича. Тот поблагодарил его, и дверь в камеру закрылась.

Затем была библиотека, книги из которой по заявкам выдавал тот же прапорщик Женя. Иван Мирославович посоветовал мне взять одну книгу. И когда прапорщик Женя мне эту книгу выдал и кормушка закрылась, Иван Мирославович взял книгу у меня из рук, открыл потёртую салатовую обложку и достал из бумажного карманчика библиотечный вкладыш, на котором сегодняшним числом последней была написана моя фамилия. Он перевернул вкладыш — на лицевой стороне в числе первых строчек за датой «1972» была написана фамилия Черновил (диссидент, борец за свободу Украины, депутат Верховной Рады, погибший в автокатастрофе в 1999 году). Иван Мирославович сказал, что это именно то, что он хотел мне показать, посоветовав эту книгу.

Суббота и воскресенье прошли за разговорами и чтением газет, которые были получены в библиотеке (правда, недельной давности). Я готовил на понедельник жалобы и заявления в прокуратуру по тем же своим текущим вопросам по делу, о предоставлении к ознакомлению материалов дела и получении от меня показаний. Письменные жалобы и заявления в прокуратуру и иные инстанции забирали утром по будним дням во время проверки.

В понедельник был банный день. Банное помещение находилось на первом этаже, куда всю камеру вниз по лестнице сопроводил офицер. В банном помещении были деревянные шкафчики для одежды. А в банной комнате — несколько разделённых между собой стенками душевых кабинок. Всё было облицовано белой плиткой, на полу лежали резиновые коврики. После бани прапорщик Женя забрал все необходимые вещи в прачечную (в камерах СИЗО СБУ вещи не стирались и не сушились). И перед ужином вернул все вещи в выстиранном, выглаженном и, при необходимости, отбелённом и накрахмаленном состоянии.

На следующий день, когда я и Гога пришли с прогулки, Иван Мирославович сказал, что он ходил к начальнику — попросить узнать, когда у него следующее судебное заседание. Точнее, он писал по этому вопросу заявление, а Петруня его вызвал, при нём позвонил в суд и узнал, что заседание будет на следующей неделе, в четверг.

Как всегда после прогулки Гога предложил попить чаю. В камере имелся большой пятилитровый эмалированный чайник — инвентарь администрации. Но мы им не пользовались, так как кипятильником (одним или двумя) в нём долго нагревалась вода. Каждый кипятил воду и заваривал чай в своей кружке. И пока Гога занимался тем, что переставлял кипятильник на тумбочке из кружки в кружку, открылась дверь и в камеру зашёл молодой парень в кроссовках, чёрных джинсах, белой футболке и надетой поверх футболки расстёгнутой короткой серой болоньевой куртке.