Игорь Шагин - Белая полоса

Через некоторое время зашёл Владимир Тимофеевич. Посмотрел на меня, на сидящего в углу дежурного, что-то хотел сказать, очевидно, о конфиденциальности встреч осуждённого с адвокатом. Но я сказал: «Здравствуйте, Владимир Тимофеевич» и махнул рукой в сторону дежурного. Тот сидел на табуретке, напрягся и сохранял молчание, как будто заранее проинструктированный ни в коем случае не покидать вверенное ему место. Владимир Тимофеевич обошёл клетку и через окошко поздоровался со мной за руку.

— Маловата, — кивнул он на оранжевую робу, натянутую на спортивный костюм. Потом достал из папки пару пирожных и шоколадки. Но дежурный громко сказал, что передавать ничего нельзя. И Владимир Тимофеевич положил пирожные, шоколадки и сигареты на стол. Я сказал, что в камере всё в порядке. Владимир Тимофеевич сообщил, что на днях я должен буду получить копию приговора, и начнётся ознакомление с протоколами судебных заседаний. Я попрощался с Владимиром Тимофеевичем, и он вышел в коридор, сказав, что мы закончили. В кабинет зашёл корпусной. Я предложил ему со стола взять пачку сигарет, а пирожные и шоколадки отнести Нине.

— Сейчас, — он сказал и вышел в коридор. Потом вернулся и сказал, что она не взяла.

— Тогда скушайте сами, — сказал я.

Пирожные остались лежать на столе. Пару шоколадок корпусной дал дежурному, а остальные распихал по карманам. Через некоторое время пришёл офицер, и я попросил у него разрешения взять с собой сигареты. Он проверил пачки, вынул из них фольгу и отдал мне. Потом дал пирожные: как раз получилось ещё по штуке Диме и Анатолию. Я поблагодарил офицера и, повернувшись спиной, подал руки. Открылась двигающаяся в сторону дверь клетки, и на меня вновь надели наручники. После этого, повернувшись, с табуретки за спиной я взял пакет, и меня увели в камеру.

Из окон на «бункере» ПЛС в коридор светило солнце. В камере был полумрак. В тот момент, когда открылась дверь, Дима встал со скатки перед решёткой, положил книжку, убрал скатку с прохода и отошёл к оконной стене. Туда же встал Анатолий. Дежурный открыл решётку двери — я зашёл в камеру спиной и положил на нару пакет. Дежурный закрыл решётку, я подал руки — с меня сняли наручники. Дверь закрылась.

Дима переложил скатку обратно к решётке. На отдушину, где находилась шестидесятиваттная лампочка, крепился бумажный козырёк, чтобы тусклый свет не рассеивался по камере, а падал в одно место перед дверью, и там можно было читать.

Я предложил заварить чай и угостил соседей пирожными. Анатолий сказал, что, если я не возражаю, он своё пирожное передаст жене, которая сидит тут же на «бункере» через две камеры. А Дима сказал, что тоже отдаст своё пирожное, поскольку у неё есть сокамерница.

— А твоя жена что тут делает? — невольно спросил я.

Анатолий сказал, что жена гражданская, что они проходили по одному делу, а её сын остался на свободе. Сожительница почти ослепла в тюрьме. Недавно ей исполнилось пятьдесят.

— А за что на ПЖ? — спросил я.

— Убийство двоих. И меня в это втянули из-за второй половины дома. Наследство. Свою двоюродную сестру и её мужа напоили и задушили. А мне сказала закопать прямо в подвале. Соседи спрашивали — она стала говорить, что уехали в Россию на заработки. Но кто-то сообщил в милицию — стали расспрашивать и нашли трупы. Она говорила, что всё сделала сама, а я только закапывал, но ей не поверили. Тогда я сказал, что и убивал, и закапывал. На воспроизведении показал как, но у них были сомнения — говорили, что не я. А сын её чухнул куда-то. Хоть бы одну передачу передал! Дёрнул меня чёрт с ней связаться! Сейчас жалею.

— А ты сам откуда? — спросил я.

— Из Белой Церкви, и преступление там. У меня работа была, и в жизни всё нормально. И деньги были. Каждый год на полгода ездил на заработки на Север. Я моторист на рыболовецком тральщике…

И до обеда, и после обеда я расспрашивал, а Анатолий рассказывал, как они тралили за двести километров от берега, а улов отвозили на «плавучий завод» таких огромных размеров, что к нему подходили, как в порт, корабли, забирая мороженую рыбу, консервы и привозя рабочих на новую смену, которая заступала на несколько месяцев. Они сдавали рыбу, заправлялись и снова на несколько дней, а то и недель уходили в море. Завод был настолько огромным, что директор ездил по нему на автомобиле, а ночью издалека завод выглядел, как светящийся город.

— У капитана была небольшая гарпунная пушка, — сказал Толик. — И он всё время хотел кого-нибудь загарпунить.