Игорь Шагин - Белая полоса

И, не зная, как реагировать и не собираясь никак реагировать, я сидел за столом и сохранял молчание. От этого у девушки-следователя текли слёзы ещё больше и больше.

Потом она взяла протокол и быстро вышла из кабинета. А через несколько минут вернулась обратно с высоким, крупного телосложения молодым человеком в костюме, рубашке и галстуке. Видимо, с её напарником — следователем, у которого либо она должна была консультироваться по вопросам, либо он должен был продолжить допрос, когда я начну давать показания.

Он держал в руке протокол, а она снова начала захлёбываться слезами:

— Я такого не говорила, я такого не говорила!

— Вы зачем девушку обидели? — сказал мне молодой человек.

Но я терпеливо продолжал сохранять молчание.

— Уведите его, — крикнул в коридор молодой человек. В кабинет заглянула дежурная по следственке, прапорщица Нина. — Он девушку обидел.

— Выходите, — сказала мне прапорщица Нина, с презрением сжимая губы так, что стали видны все её морщины под тональным кремом на постаревшем лице, и смотря на меня злобно со своей почти двухметровой высоты.

Я вышел в коридор. И прапорщик Коля закрыл меня в боксик.

До обеда я вернулся в камеру, а после обеда меня снова заказали на следственку. Я с нетерпением ожидал Владимира Тимофеевича, чтобы рассказать ему о результатах новой предпринятой попытки допросить меня по экономическому делу. И, вырвав из тетради листок с фамилией и должностью следователя, посетившей меня сегодня утром, положил его в карман моей повседневной бежевой фланелевой рубашки. После выхода из подземного туннеля на первый этаж следственки прапорщик Коля, посмотрев в листочек бумажки, назвал несколько фамилий и номера кабинетов, и среди них «Шагин, 23». Я быстро зашёл в кабинет и остановился. За столом сидела Света и, как будто не замечая меня, что-то выискивала в стоявшем на её коленях полиэтиленовом пакете.

— Здравствуйте, — поздоровался я.

— Привет, — сказала она и, поставив кулёк на пол, подвинула вперёд том, лежавший на столе.

— Это мне? — спросил я.

— Да, — сказала она.

— А где Леонид? — спросил я, всё ещё думая, что он вышел в туалет или поговорить с кем-то из своих знакомых в следственном комитете.

— Он знакомился сегодня утром. Паша его знакомил, — сказала Света, смотря немного в сторону от меня. — А я у Лясковской на сегодня взяла разрешение знакомить тебя.

— А потом кто будет меня знакомить? — спросил я.

— Если ты не возражаешь, я могу тебя знакомить, — сказала Света.

— А Леонида? — спросил я.

— Там найдётся кому его знакомить, — сказала Света.

Я взял том дела, отошёл от стола и сел за столик для ознакомления. Я пролистал том и увидел, что с ним уже знакомился.

— Я уже знакомился с этим томом, — сказал я.

— Да? — спросила Света и посмотрела в лежащий на столе график, в котором за каждый том я ставил свою подпись. — Действительно. А какой том завтра принести?

Я не заметил, как за разговорами пролетели два часа. В кабинет заглянул прапорщик Коля и уже с трудом двигающимся языком сказал:

— Так, всё, заканчиваем, заканчиваем.

На следующий день меня посетил адвокат. Я рассказал Владимиру Тимофеевичу о предпринятой вчера попытке меня допросить и чем всё это закончилось.

— А как же она этот протокол понесёт начальнику? Что же она хотела? — улыбнувшись, сказал Владимир Тимофеевич.

— А где этот протокол? — спросил я.

— Откуда же я знаю! Выкинут! — сказал Владимир Тимофеевич.

— Как выкинут? — спросил я.

— Вот так, возьмут и выкинут!

Я сказал Владимиру Тимофеевичу, что вчера после обеда меня с делом приходила знакомить Света, секретарь Лясковской. У адвоката выражение лица немного поменялось — как будто он поморщился внутри себя. Потом снова стало обычным, ничего не выражающим.

— Я знаю Свету, — сказал Владимир Тимофеевич. — Когда я сегодня брал разрешение, она предложила в следующий раз, чтобы я не приезжал в суд и не ждал Лясковскую, подписывать для меня разрешение и оставлять в СИЗО. И оставила свой телефон.

После того, как отсадили Диму, в камеру снова подселили третьего человека. Его звали Алексей. Он был примерно такого же возраста, как и Гена, примерно такого же телосложения и роста и даже находился под следствием по такому же преступлению — грабёж. Он составил Гене хорошую компанию при распитии спиртного и провождении времени. У Алексея была при себе колода тюремных самодельных карт. Эти карты не были похожи на настоящие, и даже было непонятно, что на них нарисовано, только посвящённый знал, где валет, где дама, где король, где туз. А поскольку в тюрьме карты считались самым большим запретом (водка, наркотики, телефоны хотя и были прописаны в законе как запрещённые предметы, но при их изъятии никаких правовых последствий не наступало, так как ни водки, ни телефонов, ни наркотиков в тюрьме просто не могло быть), заключённые использовали такие тюремные карты (в том числе и для игры под интерес) — вроде бы карты, а вроде как бы и нет. И теперь Алексей и Гена, подведя в купе освещение, сделав его из лампочки, патрона и провода, проводили вечера за игрой. А я в камере себя чувствовал как будто один, что было вполне удобно. И терялся в догадках: кто же в камере сейчас агент? Так как сам я был уверен, что моё содержание без представителя начальника оперчасти рядом не может быть.