Игорь Шагин - Белая полоса

На улице телефон лежал весь день, до десяти-одиннадцати часов вечера. А потом быстро за нить снова затягивался в камеру. Со стороны улицы нить явно была незаметна. Пачка с телефона ни разу не слетала и раз в несколько дней менялась на новую. А мусор на улице либо плохо убирался хозработниками, либо пачка из-под сигарет лежала в неприметном месте. Нить же была привязана с краю к одной из железных полос «баяна» и замазана грязью. Пальцем нащупывалась, когда нужно было достать телефон. Шмонщики, хоть и лазили по окну железными крючками, ища трещины или полости, в которых, например, могли бы быть спрятаны деньги, но до места крепления нити и самой нити никогда не доставали. И, видимо, потому, что не имели к этому цели (вряд ли бы кто хранил дорогой аппарат лежащим в сигаретной пачке под окном на земле). Второй аппарат — «контролируемый» — за плату, как и раньше, приносил Сергей-корпусной (день, ночь, два дня выходных), и я мог всегда пожелать спокойной ночи Оле и маме.

Меня раз в неделю посещал адвокат, и три раза в неделю с томами дела приходил секретарь суда Паша. Он всегда старался прийти с утра, чтобы потом днём быть свободным, и получал кабинет на втором этаже. Паша уходил в 12 часов, и в камеру я всегда возвращался до обеда. Один раз Паша пришел в три часа, и, закончив знакомиться, я спустился на первый этаж и около туалета, ожидая Колю (прапорщика), чтобы в числе других он меня забрал на корпус в камеру, встретил Леонида Трофимова. Он был в спортивном костюме и кроссовках — как и ездил в суд. С того момента, как следователь Кóзел знакомил нас вместе с материалами дела, а я принял Леонида за следователя, — так мы и познакомились, Леонид значительно прибавил в весе, раскачался и выглядел похорошевшим и отдохнувшим. (Маркун как-то сказал мне, когда нас одновременно вели к адвокатам, что у Леонида настолько хорошо дела, что его раз в неделю посещает генерал Опанасенко, которому, как сказал Маркун, Лёня пообещал подтвердить всё, что нужно в суде, и спрашивает: «Ничего тебе, Лёнечка, не надо и чем помочь?» (чем как будто Лёня сам поделился с Маркуном). И что Лёня в своих просьбах не стесняется, и каждый вечер приходит врач из больницы и ставит ему капельницу с «джефом» — эфедрином — отдохнуть и побалдеть. Я как-то об этом, о «джефе», сказал значительно позже Леониду. Он довольно улыбнулся своей очаровательной улыбкой и сказал: «Вот это ты делаешь!»)

— Что ты там пропадаешь? — сказал мне Леонид, очевидно, имея в виду производимое Пашей ознакомление меня с делом. — Давай к нам.

Как ходили по тюрьме слухи, «Топ-Сервис» (лица, проходящие по так называемому делу «Топ-Сервиса») замолодил (не знаю, что имелось в виду) всех секретарш суда (приносивших дело на ознакомление) и собирался на них жениться. Слухи передавались заключёнными и дежурными. А распространялись, видимо, Маркуном, который также по пути к адвокатам мне сказал, что собирается расписываться с секретаршей (высокой, большой, пышной грузинкой, у которой папа — директор строительной компании, как сказал Маркун), и спрашивал меня о процедуре, так как мы с Олей расписывались в СИЗО.

— Пойдем в кабинет, — сказал Леонид, — чего тут стоять.

Мы зашли в кабинет. В кабинете, что-то укладывая в пакет, стояла стройная, худенькая, почти хрупкая и очень милая девочка. Она была одета в облегающие голубые джинсы и чуть светлее голубую блузку. Её золотистые волосы были распущены. Глаза большие и немного раскосые. И когда наши взгляды встретились, на её лице появилась открытая, широкая, обворожительная улыбка.

— Светка, секретарша, — кивнул на девочку Леонид. — Ну, всё, давай, иди.

Он подошёл к ней и поцеловал в губы. Она не отводила от меня глаз. Света в одну руку взяла пакет, в другую — том дела, прошла мимо меня и выпорхнула из кабинета в коридор.

Только мы подкурили сигареты, как в кабинет заглянул прапорщик Коля:

— Так, всё, заканчиваем курить, выходим, выходим.

Мы двинулись к двери, потом вышли в коридор, где уже собралось несколько десятков человек. Коля открыл одну, потом другую железную дверь, и процессия медленно по подземному коридору двинулась в сторону «Кучмовки». Леонид задержался сзади, с кем-то разговаривая, с кем-то здороваясь, — он уже ранее был и в тюрьме, и на зоне. И в СИЗО у него были разные знакомые. А я прошёл вперёд. Как в кабинете в двух словах рассказал Леонид, он был на два года младше меня, сейчас ему было почти тридцать (мне почти тридцать два). И из своих тридцати он уже отсидел десять. Как он сказал, он был с Князевым (я объяснил Лёне, что никогда раньше не слышал этой фамилии, но это неважно, сказал он). Лёня сказал, что он стоял на «воротах» (дверях) в кабаке, что Князев туда его оформил (устроил). Один «пассажир» (клиент) не рассчитался, и они повезли его за деньгами. И Леониду прицепили 144-ю (вымогательство) и за нехуй дали двенадцать, из которых Лёня отсидел десять и вышел по помиловке Президента. И, как он сказал, через семь месяцев заехал опять.