Сергей Прокофьев - Рассказы

Артист почел себя вполне удовлетворенным таким отношением к его искусству и погрузился в собственные размышления, по-прежнему сидя скрючившись на своем месте и слегка раскачиваясь взад и вперед. Борода выкурила папиросу, покосилась на соседа и как будто слегка заинтересовалась.

— Что же, это в самом деле, что вы без костей? — спросила она.

— Видите ли, — ответило качающееся чучело, — конечно, кости у меня есть. У жабы и той есть кости. Но я уж такой, что, когда я в цирке, то как будто их у меня нет. Гнусь во все стороны, вообще не кряжистый и мягкий. Ну, и схожу за человека, точно из одного мяса. «Знаменитый человек без костей», как писали в афишах.

— Так, — согласилась борода, — и выгодное занятие быть без костей?

— Ничего. Сначала интересовались, ходили трогать. Конечно! Деньги платили. А потом, как выйду, смеются.

— После этого вас выгнали из цирка, — предположила борода.

— Да. Тогда взяли и выгнали, — равнодушно ответил человек без костей, методически раскачиваясь. Его лицо было бесстрастно и не выражало ничего. Вероятно, оно было таким же, когда его выводили на арену и любопытные из публики приходили «трогать». Туловище, действительно, выглядело как без костей, или с костями, размоченными в уксусе.

Обладатель бороды достал вторую папиросу, повернулся к нему, посмотрел и вдруг, скосившись в подобие улыбки, задумчиво проговорил:

— Вас интересно было бы повесить.

Человек без костей, не выразив никакого удивления, продолжал свое занятие.

— Чем, собственно говоря? — спросил он, лениво поддерживая разговор.

— Да так, у вас приятная шея, — ответил тот, потянув из папиросы, — знаете, у иных толстая, рыхлая, веревка впивается: ничего хорошего. Мускулистая тоже неприятна, все кажется, веревка не возьмет. А вот у вас все наоборот, как раз кстати, тонкая, бескостная, самая приятная. Я бы сказал: удавчатая.

— Скажи пожалуйста, — уронил скрюченный тип, качаясь. Но видно было, что такие познания ему импонировали. — Вы, что же, много вешали?

— Лет пять, — ответил тот.

— Должно быть, в палачах служили?

— В петлю не хотелось, и служил, — ответил бородач философски.

— А надо было в петлю? — спросил тип, впрочем без особого интереса, так, чтобы продолжить разговор. Бородач как будто ухмыльнулся.

— По-моему, нет, а по их, надо, — сказал он.

— Что же, потом надоело и ушли? — спросил крючок, лениво поддерживая разговор.

— Ну, так просто не уйдешь. А помяли, так ушел.

— Те, которых вешали, помяли?

— Да, которых должен был вешать. Попался, ну и помяли. Ноги, руки поломали.

— Обе? — флегматично спросил крючок.

— Ноги обе, а руку одну, правую. Хватит и того. Еле в два месяца отдышался. А потом, как стал ни к чорту не годен — видите, ни ног ни рук — ну, вышел какой- то приказ и послали на все четыре стороны. Уходи, говорят, навешался.

Человек без костей вполне удовлетворился очень мало его интересовавшим объяснением. Он кашлянул и встал на ноги. Палач тоже поднялся со скамейки и заявил, что он уходит спать.

— Прощайте! — коротко сказал артист, направляясь в другую сторону.

— Нож в брюхо, — равнодушно ответил палач и, хромая на обе ноги, пополз по бульвару.

Они лежали в курительной комнате на широких кожаных диванах, один в одном углу, другой в другом. Ароматный дым тихо и молчаливо струился из их трубок. Оба были сосредоточены, потому что шло состязание на продолжительность.

— Видите ли, — наконец, сказал один из них несколько окисленным тоном, — это, конечно, очень жаль, но я должен сообщить вам, что моя трубка погасла.

С этими словами он сел на диван, на котором лежал. Его друг потянулся, демонстративно пустил клуб дыма и засмеялся, не выпуская трубки из зубов.

— Мне тоже очень жаль, что это так случилось, — сказал он, — но ничего не поделаешь. Давайте мне мои три тысячи, а я вам взамен обещаю дать реванш.

И, пустив еще клубок дыма, он прибавил с маленьким задором:

— Спустя некоторое время, конечно. Когда вы несколько подтренируетесь.

Обладатель погасшей трубки пропустил укол мимо ушей и, взглянув на часы, проговорил: