Альфред Дёблин - Берлин-Александерплац

Изумляется Рейнхольд, как это она так скоро все разнюхала? Что ж тут удивляться? Сходила к его хозяйке, та и рассказала ей, какой у него вышел скандал с Трудой.

И начала тут Цилли его честить. Это она для храбрости себя подзадоривала, шуточное ли дело — ведь собиралась ножом пырнуть человека! Дрянь ты, кричит, негодяй, небось снова другую завел, по глазам твоим вижу.

Но и Рейнхольд не слепой! Тут за километр видно что: во-первых, у Цилли нет денег, во-вторых, она зла на Франца и, в-третьих, она до сих пор любит его, красавчика Рейнхольда. Еще бы, в таком костюме перед ним ни одна не устоит, особенно если по второму разу, "реприз" так сказать. И Рейнхольд тут же принял решение по всем трем пунктам. Первым делом он выделил Цилли 10 марок. Во-вторых, ругательски изругал Франца Биберкопфа. Где эта дубина пропадает, хотелось бы знать? (Угрызения совести? Какие еще там угрызения совести! Орест и Клитемнестра? Это еще что за личности? Рейнхольд о них и слыхом не слышал. Он просто от всей души хочет, чтоб Франц оказался покойником и чтобы труп его даже не опознали.) Но Цилли тоже понятия не имеет, куда делся Франц. Стало быть, крышка ему! Подумал так Рейнхольд и расчувствовался и перешел к третьему пункту — о возобновлении спектакля.

— Сейчас, — говорит, — место занято, но в мае ты можешь опять наведаться.

— Рехнулся ты! — огрызнулась Цилли для вида, а сама рада — ушам своим не верит!

А Рейнхольд осклабился:

— Пусть рехнулся.

Попрощался он с ней и пошел своей дорогой. Рейнхольд, ах, Рейнхольд, прелесть моя, Рейнхольд, мой Рейнхольд, люблю лишь тебя…

Перед каждой пивной он останавливался и благодарил создателя, что на свете существуют спиртные напитки. Что стал бы он делать, если бы вдруг закрылись все кабаки или в Германии ввели бы "сухой закон"?

Надо запастись на всякий случай. Сказано — сделано. "Ловкий я парень", — думает Рейнхольд, стоя в винном магазине и читая этикетки. Теперь-то он знает, что коли понадобится, то у него не только большой, но и средний мозг сработает.

Таким образом, ночь с воскресенья на понедельник прошла для Рейнхольда без последствий, — во всяком случае, до поры до времени. Вы спросите, есть ли на свете справедливость? Скажем прямо — пока что нет, во всяком случае до этой пятницы не было.

Франц был без сознания. Ему впрыснули камфару и морфий, уложили в чью-то большую легковую машину. За два часа домчали его до Магдебурга. Остановились на площади возле церкви. Двое сопровождавших его мужчин чуть дверь не выломали в местной клинике. Оперировали Франца той же ночью. Правую руку отняли в предплечье, извлекли осколки кости; ушибы грудной клетки и правого бедра оказались, сколько можно было судить, незначительными; правда, врачи не исключали возможности внутренних повреждений, например — небольшого разрыва печени; но серьезных опасений на этот счет пока не было. Сказали, надо выждать.

— Много ли он потерял крови? Где вы его нашли?

— На Н-ском шоссе. Там же лежал и его мотоцикл. Вероятно, на него наехали сзади.

— А машину, которая его сбила, вы не видели?

— Нет. Когда мы наткнулись на него, он уже лежал на дороге. Незадолго до этого мы расстались с ним в NN. Он поехал налево.

— Да там гиблое место, темно очень!

— Вот, вот, там это и случилось.

— А вы, господа, еще задержитесь здесь?

— Да, пробудем несколько дней: это мой свояк, жена его приедет сегодня или завтра. Мы остановились в гостинице напротив, на случай если что-нибудь понадобится.

У дверей в операционную один из мужчин еще раз обратился к врачам.

— Дело, конечно, гнусное, но нам не хотелось бы придавать его огласке. Во всяком случае, мы просили бы вас никуда ни о чем не заявлять. Лучше дождаться, пока больной придет в себя, и узнать, как он сам думает на этот счет. Насколько нам известно, он не любитель судебных процессов. Он, знаете, сам как-то сбил человека, и нервы у него с тех пор пошаливают.

— Как вам угодно.

— Пусть поправляется, а там посмотрим.

В понедельник, в одиннадцать утра, перевязка. В это время виновники несчастья, в том числе и Рейнхольд, пьяные в дым шумно гуляют в притоне у Пумса в Вейсензее. Франц пришел в себя, осмотрелся. Он лежит на чистой койке, в светлой палате, грудь у него туго и как-то пугающе забинтована. Спросил сиделку, где он. Та передала ему, что слышала от дежурной сестры и подхватила из разговоров. Франц в полном сознании. Все понимает, пытается нащупать правое плечо. Но сиделка взяла его руку и положила ее поверх одеяла: не надо двигаться! Да, помнится, когда он лежал в грязи на мостовой, из рукава текла кровь, он это ясно чувствовал. А затем около него появились люди, и в этот момент у Франца словно просветление наступило. Он знал теперь, что надо делать. От железных ударов Рейнхольда по рукам, во дворе, на Бюловплац, Франца стало трясти, земля тряслась под ним, Франц ничего не соображал.