Альфред Дёблин - Берлин-Александерплац

Какая муха ее укусила?

— Да нет же. Это ты, детка, должна мне кое-что рассказать!

— О чем? Ничего не понимаю!

И поехала, и поехала. Цилли, эта маленькая чернушка, вошла в раж, временами у нее от злости даже дух захватывало. А Франц ее знай тискает и целует, уж больно хороша она в гневе — раскраснелась вся, пылает, этакая птичка с яркими перышками, а как начала вспоминать все по порядку, еще и расплакалась.

— Так вот, Рейнхольд этот, он женщине не друг, не любовник и не кот даже. Вообще он не мужчина, а сволочь! Прыгает воробышком по улице, чирик-чирик — то одну клюнет, то другую. О чем могут кой-что порассказать тебе десятки женщин. Уж не думаешь ты, что я была у него первая или даже восьмая? Куда там — сотая, может быть. Да он и сам счет потерял! Сколько у него перебывало. А что он с ними вытворял, Франц, выдай этого бандита, донеси на него — я уж тебя отблагодарю… Да что я, у меня и не осталось ничего, тебе за него и в сыскном заплатят! Посмотришь на него со стороны, как он сидит задумавшись и тянет свой цикорий, бурду эту самую — нипочем не догадаешься, что это за тип. А он посидит, посидит, да вдруг и привяжется к какой-нибудь девчонке.

— Это он все рассказывал!

— Сначала думаешь: что, мол, этому парню надо? Шел бы лучше в ночлежку, проспался бы как следует. А он не отстает, и оказывается, что кавалер он хоть куда, умеет пыль в глаза пустить. Поверишь ли, Франц, его тогда и узнать нельзя! Просто диву даешься: что это с ним сделалось, омолодился по Штейнаху, что ли? А он и так, и сяк, и разговоры, и танцы…

— Что? Рейнхольд танцует?

— А ты думал? Где ж мы познакомились с ним? На танцульке, на Шоссештрассе.

— Ишь ты какой резвый!

— Он любую окрутит, Франц, будь покоен, что замужнюю, что девицу, уж он не отстанет, пока не добьется своего.

— Ай да молодчик!

Франц хохотал до слез. Не сули мне верность, клятв я не хочу, знаю, всех нас тянет к новому лучу. Сердцу пылкому невыносим покой, сердце вечно ищет радости живой… Не сули мне верность, друг мой дорогой, дух мой юный ветрен так же, как и твой.

— Смешно тебе? Может, ты и сам такой?

— Да нет же, Цилликен, парень-то больно чудной. Теперь вот опять скулит, что не может оставить баб. "Нет, я не в силах оставить тебя…" — Франц снял куртку. — Сейчас у него Труда-блондинка, как ты думаешь, не забрать ли мне ее от него?

Боже мой, что тут за визг поднялся! Ох, до чего ж эти бабы визжать умеют! Цилли рычит, как тигра лютая. Вырвала у Франца из рук куртку и шварк ее на пол. Позвольте, он куртку-то не на тряпки купил, этак и совсем изорвать ее можно, с Цилли станется.

— Да ты что, Франц, белены объелся? Что это у тебя с Трудой, ну-ка, повтори!

Вот тигра лютая! Если она так кричать будет, соседи, чего доброго, подумают, что ее режут, и вызовут полицию. Спокойней, Франц, спокойней!

— Поаккуратней с одеждой, слышишь, Цилли! Вещь денег стоит, а по нынешним временам ее не так легко и достать. Давай-ка сюда куртку. Чего ты шумишь, что, я тебя кусаю?

— Ты чересчур уж наивен, Франц.

— Ладно, пусть так, но как же быть — Рейнхольд мне друг, и сейчас он в пиковом положении, вон даже на Дрезденерштрассе в ночлежку Армии Спасения поплелся, представь себе, каяться хочет. Надо же ему пособить. Друг он мне или не друг? Так как же: забрать у него Труду или нет?

— А я?

С тобой вдвоем мы б рыбку поудили…

— Вот об этом и надо нам поговорить, давай обмозгуем, как нам это устроить. А где, собственно говоря, мои ботинки? Вот, полюбуйся на них.

— Оставь меня в покое.

— Да ты только погляди на них, Цилли. Дело в том, что я их, понимаешь, получил от него. А помнишь, ты принесла мне меховой воротник? Верно? Ну, а до того другая принесла мне от него эти вот чеботы.

Так и скажем прямо — чего стесняться, лучше в открытую!

Цилли опустилась на табуретку, посмотрела на Франца. А потом как заплачет; так ничего и не сказала в ответ. А Франц свое:

— Вот какое дело. Уж такой он человек. Ну, я ему и помог. Друг ведь он мне. И не хочу тебя обманывать.

Ух как посмотрела! Ишь как разъярилась!

— Подлец ты, сволочь! Знаешь, уж Рейнхольд прохвост, а ты еще хуже… хуже самого распоследнего кота.

— Это ты зря, я не кот.

— Будь я мужчина…

— Ладно, ладно, слава богу, что ты не мужчина. Но только не стоит тебе, Цилликен, расстраиваться. Я тебе рассказал все как было. Что было, то прошло. А пока ты тут слушала, я подумал, что дальше делать. Труду я у него не возьму, а ты останешься здесь.

Франц встал, швырнул ботинки за шкаф. Дело не подходящее, я — пасс, Рейнхольд только зря людей губит, так не пойдет. Тут надо что-то предпринять.