Альфред Дёблин - Берлин-Александерплац

Вот так порыв ветра распахнет ворота, и вырвется из загона испуганное стадо… А надоест льву назойливая муха, — прихлопнет он ее лапой да как зарычит!

Повернет надзиратель ключ в замке, и выйдет на волю толпа преступников — насильников, взломщиков, воров и убийц…

Целыми днями расхаживает Рейнхольд взад вперед у себя в комнате или сидит в пивной у Пренцлауертор и все думает и так прикидывает и этак… И вот в один прекрасный день, узнав о том, что Франц отправился вместе с жестянщиком присматривать очередное дело, Рейнхольд пошел к Мицци. Эх, была не была!

А та его до сих пор и в глаза не видела. Смотреть-то вроде не на что, но ведь как посмотреть, верно, Мицци? Он недурен собою, сумрачный только, вялый, желтый, больной наверное, а так — недурен!

Да ты посмотри на него как следует, дай ему ручку и вглядись повнимательнее в его лицо. Это лицо, Мицекен, для тебя больше значит, чем все лица, какие есть на свете, и Ева и даже твой милый Франц — для тебя теперь не так важны. И вот этот человек поднимается к тебе по лестнице. День сегодня самый обыкновенный, четверг, 3 сентября, ну погляди же, неужели ты ничего не подозреваешь, не знаешь, не предчувствуешь свою судьбу?

Какова же твоя судьба, крошка Мицци из Бернау? Ты молода, зарабатываешь деньги и любишь своего Франца. Вот потому-то поднялась к тебе по лестнице и встала перед тобой и пожимает твою ручку Францева судьба, отныне она и твоя судьба. Впрочем, лицо этого человека не стоит особенно разглядывать — посмотри лучше на его руки. А что? Ничего особенного; руки как руки — в серых кожаных перчатках.

На Рейнхольде — его лучший костюм, Мицци сначала растерялась — не знает, как себя держать с гостем, уж не Франц ли его подослал, на пушку ее берет! Нет, не может быть! А тут он и сам сказал, чтобы она Францу не говорила о его визите — Франц ведь такой мнительный. Ему, Рейнхольду, необходимо поговорить с ней кое о чем. Дело в том, что с Францем, собственно, трудно работать, как-никак у него только одна рука! Да и зачем ему вообще работать, это ребята никак в толк не возьмут. Ну, тут Мицци смекнула, куда он гнет, и вспомнила, что говорил Герберт о намерениях Франца.

— Нет, — отвечает она, — зарабатывать деньги, если на то пошло, ему не так уж нужно, потому что есть люди, которые ему всегда помогут. Но ему-то этого мало, он ведь мужчина и без дела не хочет сидеть.

— Верно, — говорит Рейнхольд, — верно! Пусть работает. Но только работа-то наша не простая, тут иной и с двумя руками не справится.

Ну, поговорили они о том о сем. Бедняжка Мицци никак не поймет, что ему нужно. Наконец Рейнхольд попросил ее налить ему рюмку коньяку. Он, дескать, хотел только справиться о материальном положении Франца, — если дело обстоит так, как Мицци говорит, то, разумеется, он сам и его коллеги всячески пойдут Францу навстречу. Выпил тут Рейнхольд рюмочку, налил вторую и спрашивает:

— Вы меня, собственно, уже знаете, фрейлейн, не так ли? Разве Франц вам про меня ничего не рассказывал?

— Нет, — отвечает она, а сама все старается понять, что этому человеку нужно. Жаль, Евы нет — та бы живо разобралась, в чем дело.

— Мы-то с Францем давно уж знакомы, еще с тех пор, когда у него другая была, Цилли ее звали. Да и не только она.

Ах, вот оно что — очернить он хочет Франца в ее глазах? Сразу видать, что человек себе на уме.

— Ну и что же тут такого, что другие у него до меня были? У меня у самой раньше другой был, но все-таки теперь Франц мой.

Сидят они преспокойно друг против друга — Мицци на стуле, Рейнхольд на диване. Расположились удобно, беседуют.

— Нет, нет, что вы? Уж не думаете ли вы, фрейлейн, что я намерен отбить вас у него. Упаси бог! Только вот у нас с ним бывали забавные случаи, — он вам ничего не рассказывал?

— Забавные? А что именно?

— Очень забавные, фрейлейн. Должен вам откровенно сказать, что Франца, приняли в нашу компанию только благодаря мне, из-за этих самых историй; ведь мы с ним всегда умели язык за зубами держать. Да, так вот, я мог бы рассказать вам презабавные вещи.

— Вот как? Ну, а вам что же, совсем делать нечего, что вы тут сидите и всякие небылицы рассказываете?

— Ах, фрейлейн, даже господь бог устраивает себе иной раз праздник, а нам, грешным, и подавно праздновать можно.

— Мне кажется, вы не прочь и в будни праздновать.

Посмеялись.

— Пожалуй, вы не ошиблись. Я щажу свои силы. Лень удлиняет жизнь. А иной раз случается, что тратишь слишком много сил.

— Надо быть экономней, — говорит, улыбаясь, Мицци.