Подает голос и популярный куплетист Чарли Амберг: "Себе ресницу вырву я и заколю тебя. Потом помадою для губ раскрашу я твой труп. А если будешь злиться ты, что делать с вашим братом? Себе глазунью закажу, плесну в тебя шпинатом!"
Итак, в Берлине стоит теплая дождливая погода, температура днем 20–22° тепла… При такой вот погоде в Берлине вскоре предстанет перед судом присяжных некий Рутковский, подозреваемый в убийстве своей возлюбленной. В этой связи возник интересный вопрос: не является ли убитая Эльза Арндт сбежавшей женой одного учителя из Н-ской гимназии. Сей господин обратился в суд с письменным заявлением, в котором предполагает и даже надеется, что упомянутая Арндт и есть его супруга. В случае, если это подтвердится, он готов дать суду важные показания. В воздухе чем-то пахнет, сильно пахнет: не то гипнозом, не то психозом, не то еще чем-то. Словом, пахнет чем-то в воздухе, сильно пахнет, хоть нос затыкай!
В ближайший понедельник состоится торжественное открытие городской электрической железной дороги [9] В 1928 году городская железная дорога в Берлине была переведена с паровой тяги на электрическую.
. Управление железных дорог не упустит при этом случая еще раз обратить внимание пассажиров на то, что "транспорт является источником повышенной опасности". "Будьте осторожны! Запрещается соскакивать на ходу, за нарушение правил — штраф!"
ВОСПРЯНЬ, МОЙ СЛАБЫЙ ДУХ, СТОЙ ТВЕРЖЕ, НЕ ШАТАЙСЯ!
Иной обморок вроде смерти, так сказать генеральная репетиция. Потерял Франц сознание, уложили его в постель, и вот он снова лежит не вставая. Дни тянутся — теплые, дождливые. И почувствовал он, что вот-вот протянет ноги. Эх, Франц, соберись с силами, не тяни, не жди — берись за дело, жми, не оглядывайся, возьми в руки дубину, а еще лучше саблю — бей, круши, руби направо и налево, а не можешь — беги куда глаза глядят! А не то каюк тебе, старый дружище, Франц, Францекен Биберкопф, забубённая твоя головушка. Можешь тогда сразу звать гробовщика, пусть с тебя мерку снимет.
Вздыхает Франц, стонет, не хочется ему помирать. Нет, врешь! Еще поживем! Обвел он взглядом комнату, прислушался — тихо, только стенные часы тикают. Слава богу, жив пока! Подбираются ко мне, хотят ухлопать. Вот Шрейбер чуть-чуть не ухлопал. Так нет же, не бывать этому! И Франц поднимает, как для клятвы, свою единственную руку: нет, не бывать этому!
Неподдельный ужас охватил его. Он не в состоянии оставаться в постели. Бежать! Вон из дому! Лучше уж на улице сдохнуть. В квартире никого не было. Герберт уехал с Евой на побережье в Цоппот. У нее есть там богатый кавалер, старый уже, биржевой туз — она и тянет из него деньги. Герберт поехал инкогнито, Ева работает чисто, они видятся ежедневно — днем вместе, ночью врозь. И вот, в погожий летний день, Франц Биберкопф снова шагает по улице, снова он один-одинешенек — неповторимый, неистребимый Франц Биберкопф, он еле держится на ногах, но идет. Покалечили основательно нашего удава, едва ползет. Под глазами темные круги, отощал, брюха как не бывало. А все же, что ни говори — удав!
Ползет он по улице, не хочет в клетке подыхать, бежит от смерти спасаться. Но зато теперь он уже кое-что понял. Уроки жизни все же пошли ему впрок. Тянет он носом, принюхивается к улице, прежняя ли она, примет ли его? Пялится на афиши, словно они невесть какое чудо. Да, голубчик, теперь уж ты не вышагиваешь как бывало — бредешь, шатаешься, жмешься к земле, одной рукой, что у тебя осталась, да зубами за жизнь цепляешься. Только бы не упасть. Страшная штука жизнь, верно? Ты уже почуял это однажды, когда тебя хотели выставить вон из пивной с твоей повязкой, когда полез с тобой в драку тот долговязый, хотя ты ему и слова худого не сказал. А ты думал, что мир успокоился и кругом порядок — тишь, гладь да божья благодать? Видно, нет порядка в этом мире — встали они тогда против тебя грозной стеной. Ты и сам это понял, словно прозрел на миг…
* * *
А теперь подойди поближе, не бойся, я тебе кое-что покажу. Вот она, смотри — великая блудница, имя же ей Вавилон, сидит она на водах многих. И ты видишь жену, сидящую на звере багряном, преисполненном именами богохульными, с семью головами и десятью рогами. И она облечена в порфиру и багряницу, украшена золотом, драгоценными камнями и жемчугом и держит золотую чашу в руке своей. И на челе ее написано имя: тайна, Вавилон великий, мать мерзостям земным, и жена упоена кровию праведных…
Франц Биберкопф идет своей дорогой; бродит день-деньской по улицам и думает: врешь, не возьмешь, дай только окрепнуть да сил набраться. Лето стоит жаркое, и Франц колесит по пивным — посидел в одной, пошел в другую. От жары спасается.
Читать дальше